– Ну не хочешь, как хочешь, подруга! Мое дело предложить!..Этот-то, бывший, не заходил? – спросила она будто невзначай.

– Нет.

– Я так и думала, – кивнула Хола.

– Ты что-то о нем знаешь? – быстро спросила Ирка.

– Ничего я не знаю! – поспешно сказала Хола.

Ирка схватила ее за рукав.

– А почему ты назвала его бывшим? И почему он не должен былзаходить?

– Просто назвала, и все. Ну, покедова! – сказала Хола и,вырвав рукав, поспешно скользнула в люк.

* * *

Все эти долгие часы Багров бродил по Сокольникам вокруг«Приюта валькирий». Несколько раз из-за деревьев Матвей видел его дощатый бок.

Дважды Багров начинал приближаться, но оба раза получалвнятные предупреждения, что этого делать не следует. Первый раз ему попаласьЛамина, едущая на спортивном велосипеде и совсем будто не глядевшая в егосторону. Во второй раз, когда он был от «Приюта» метрах в двухстах, он увиделоруженосца Фулоны. Оруженосец стоял у скамейки и разглядывал ее с такиминтересом, словно находился в музее, а скамейка являла собой образец столярногоискусства.

– Красотища какая, а? Просто даже страшно подумать, что натакую скамейку может сесть какой-нибудь урод! – произнес он, адресуясь не кМатвею, а вообще в пространство.

Багров развернулся и ушел. У него мелькнула мысль обойтиполяну с противоположной стороны, где лес был гуще и подход к «Приюту» непросматривался с аллеи. Прошагал по дорожке метров триста, пока она не началазакругляться, сливаясь с беговой, и, убежденный, что оруженосцу Фулоны его незасечь, скользнул в лес. Обежал, сбивая лицом листья и радуясь, что лес не сталеще совсем прозрачным.

Лес стремительно желтел. Осень в Москве и Подмосковье всегданаступает внезапно. Она только готовится долго. Так и художник бесконечнооткрывает краски, двигает этюдник, раскачивается – а потом раз! – взялся задело, и за несколько часов картина готова.

И еще одна деталь всегда бросалась в глаза Матвею. Еслилистья осенью не желтеют, они гниют и подмокают прямо на ветвях. Это особеннозаметно по сирени. В желтом листе есть еще что-то благородное. Подмокающий жеполузеленый лист неприятен, как молодящийся старик.

Но вот и знакомый «Приют». Матвей увидел его потемневшие отдождей старые доски, набитые на растущие рядом сосны. Опустился на живот ибыстро пополз, готовясь вскочить и схватиться за канат. В десяти шагах от«Приюта» на бревне сидела валькирия Таамаг и мирно читала познавательнуюкнижечку «Основы женского бодибилдинга». Рядом к сосенке привалился плечомВован с бейсбольной битой.

Что-то уловив, оба вскинули головы и стали шарить глазаминад головой Багрова. Матвей поспешно отполз.

Оставался еще вариант с телепортацией, но на нее он нерешился. Интуиция подсказывала, что Фулоне хватило опыта предусмотреть и это.Да и дело-то несложное. Начертил на земле отводящую руну, и вместо «Приюта»окажешься где-нибудь в Атлантическом океане.

«Вот настырные тетки! – сказал себе Матвей. – Ну ничего!Буду ждать вечера!»

Однако вечера он так и не дождался. Часов в семь, когда,натянув морок пенсионера и примазавшись к длинной цепочке бегунов, он надеялсябезопасно просочиться сквозь заслон, рядом с Матвеем внезапно выросла Бэтла.Матвей даже не понял, откуда она взялась. Казалось, толстая валькирия вообще неотносится к числу тех, кто способен подкрасться незаметно. Рядом с Бэтлой стоялее оруженосец.

– Слушай, тебе самому не надоело? – спросила Бэтла жалостливо.

Убедившись, что морок его не спас, Багров его сбросил.Увидев, как у него на глазах дряхлый дед помолодел на добрых полвека, один избегунов шарахнулся в кустарник.

– Что вам от меня надо? Вы меня оба уже достали! Слышите?Ходит такая парочка правильных жиртрестов и полощет мозги! – выпалил Матвей.

Бэтла не обиделась, но погрустнела. Обычно так грустнеютхорошие люди, когда видят, что обманулись в ком-то. Оруженосец Бэтлы положилБагрову руку на плечо.

– Слушай, брат, остынь! Сбавь обороты! – посоветовал он.

Матвей дернул плечом, сбрасывая его руку. Он не коснулся еедаже пальцем, но запястье Алексея свело судорогой. Издав восклицание, онпринялся его растирать.

– Сам остынь! – крикнул Багров. – Таскаетесь тут! Во вселезете! Надоело! Плащик вонючий у вас взял – да наплевать! Задавитесь вы своимплащиком!

Он чувствовал, что несет чушь, но не мог остановиться. С нимтакое случалось. Волна гнева поднималась и захлестывала разум, который не могнашарить дно и начинал беспомощно барахтаться.

Алексей перестал разминать большой палец и спокойно занялсяуказательным.

– Брат, знаешь, на чем ты спотыкаешься? Ты считаешь, чтоможешь вести себя как угодно тебе, – сказал он. – ТЕБЕ! Ты сам свой маленькийбожок, существующий в отдельной маленькой вселенной. Иногда ты ведешь себяблагородно, иногда неблагородно. Решаешь: вправе ты получить что-то или невправе. Срываться или не срываться. В тебе сидит огромное, раздувшееся какмертвец Я, и оно страшнее всякой некромагии.

– А что во мне должно сидеть? То, что вам выгодно? – едкопоинтересовался Багров.

Бэтла покачала головой.

– А что нам выгодно? – спросила она мягко. – Скажи, нестесняйся! Где тут наша выгода? Моя? Лешкина? Сохранить Ирку человеком, а не волчицей?Уберечь ее? Ты сам не понимаешь, что губишь ее. Потому что, если в ней тожевылезет это раздутое упырское Я, ей не устоять. Не удержать копья, не сохранитьнакала жертвенности. Она не сможет остаться валькирией, и тогда волчица еепоглотит.

Багров негодующе замычал. Он действительно не понимал,почему не имеет права быть с девушкой, которую любит.

– Слушайте!.. Я же вроде пытался быть нормальным, добрым!

– Не добро мерило, а устойчивость в добре. Наевшийся хищниктоже временно добр. Но оставил бы ты с ним человека, которого любишь? – грустнозаметила Бэтла.

– Достали своей философией! Я особо и не гадил никому!Только с плащом прокололся! – буркнул Багров.

– Брат! «Не гадил» – этого мало. Даже если допустить, чтоэто так, твое поведение было в рамках нормы. И только. Я же не прошу любитьменя за то, что не поубивал сегодня всех людей, которых встретил, – сказалАлексей.

– А мне чихать! Твои проблемы! – вспылил Багров.