– Даже и не надейся! Я сдам твой эйдос по описи свету (еслинаши его еще возьмут) и наконец получу отпуск! Да и вообще у меня с карьеройзапущено. Не то я помощник стража, не то уже младший страж – хоть выяснюнаконец, – заявила Даф.

Мефодий посмотрел на нее с сомнением.

– И не жалко меня будет?

– Жалко у пчелки! – влезла долго молчавшая Улита, у которойк определенным словам привинчены были определенные шуточки. Дернешь слово –вытащишь за веревочку шуточку.

Меф вспомнил, что около года назад бродил по кладбищу,смотрел на надгробия и вместо чувств, которых почему-то не было, занималсявычитанием. Если при вычитании из большего числа меньшего получалось девяностои больше, думал: «Во, круто!» Если семьдесят – думал: «Сойдет!» Шестьдесят –«нормуль». Пятьдесят – «так себе». Если же встречал ровесников, думал: «Во неповезло чуваку!»

Так и мимо его могилы будут ходить будущие Мефы иглубокомысленно изрекать, повезло чуваку или не повезло. Правда, кое-что в этусхему не вписывалась. Даф, тоже бродившая тогда с ним по кладбищу, крутилапальцем у виска и при очередном арифметическом штурме заявляла, что он не тудасмотрит. А вот куда смотреть – не говорила.

– Ну не знаю! В теории мне хотелось бы еще лет десятокпожить, – вздохнул Меф.

– Только десяток? – удивилась Улита.

– Хотя бы. Когда мне было десять, казалось, что двадцать лет– это самое то. Нормальный, молодой. Тридцать – уже не особо молодой, носойдет. А сорок и больше – динозавры.

– А сейчас?

– Сейчас все чуток сместилось. Теперь я готов допустить, чтотридцать – это еще молодой. Сорок – такой не особо молодой, но еще нерассыпается. Пятьдесят – ветошь. Ну а дальше понятно…

– Га! – сказала Улита. – Ты не психолог! Ты никогда незамечал, что любая старушка в семьдесят лет про старушенцию восьмидесяти пятилет говорит, что та «бабка», и разговаривает с ней как с полоумной глухойдурочкой, хотя та может слышать втрое лучше ее?

– Пунктик? – предположил Меф.

– Просто глаз замылен. Чтобы трубы великодушия незасорились, их надо регулярно прочищать шваброй, – сказала Улита.

Вообще-то это была мысль Эссиорха, но Улита любилаприкарманивать чужие мысли, переливая их в свои слова. Хотя, если задуматься,какое слово вообще «свое»? Много мы сами придумали слов?

– Не знаю. Как-то я туго представляю, как буду жить потом,эйдосом! – брякнул Меф. – Че, вот так вот стану летать привидением, а этапесчинка будет где-то там лежать?

Дафна не стала объяснять. Невылупившийся цыпленок в яйце неможет представить ничего из того, что существует вне яйца, поскольку из того,что ему известно на данный момент, ничего внешнего не вытекает. Если даже будетпытаться вообразить что-то по аналогии – бесполезно. Не с чем сравнивать.

Улита лихо сварганила завтрак, вылив на здоровеннуюсковородку двенадцать яиц. Мефа это не вдохновило. Мошкин своим шестомвыколотил из него весь аппетит.

– А еще что-нибудь есть? – спросил он.

Улита, успевшая произвести ревизию всех их припасов, заявила,что может предложить гречку с молоком и сахаром.

– А еще что?

– Просто гречку! Гречку с сахаром без молока! Одно молоко!Опять морщишься? Сахар могу в нос засыпать! Опять нет? Да ты просто заелся,дружок!

Меф кивнул, покорно соглашаясь, и стал ковырять вилкойяичницу.

– О чем ты думаешь? – спросила у него Дафна.

– О ком, – поправил Меф. – О Чимоданове. Чимоданов – это же«кто?».

Даф тоже так считала. Улита же больше склонялась в пользу«что?».

– Арей тренировал нас всех вместе и каждого по отдельности,– продолжал Меф. – Каждому он давал нечто такое, чего не давал другому. Даже нестолько технику – она более-менее сходна, а скорее нюансы, стратегию. И вотесли бы…

– Не мути! Скажи просто: тебе для тренировок нуженЧимоданов, – подытожила Улита.

– Да, – кивнул Меф.

– Вот и поезжайте к Чимоданову!.. Эй, не цапай сковородку!Ты ее что, с собой забираешь?

Дафна и Мефодий послушались и, оставив Улиту с Корнелием в общежитии,отправились к Чимоданову.

* * *

Поднявшись на этаж, они позвонили раз, второй, третий.Никаких звуков из-за толстой двери не доносилось, и Меф не мог понять, работаетзвонок или нет. Когда он хотел нажать на кнопку в четвертый раз, а потом начатьстучать, им внезапно открыли.

На пороге стояла мама Чимоданова. Дафна нашла, что онасовсем не изменилась. Джинсы на бедрах все так же распирало от скрытой мощи. Нагруди у нее, как на тумбе, лежала и взбрехивала крошечная белая собачка,которую она почти не придерживала руками. Лицо у дамы горело такой решительнойсилой, что даже валькирия Таамаг уступила бы ей место в автобусе. И это притом, что все остальные места были бы свободны.

Мефодия и Дафну дама оглядела быстро и цепко, за секундувпитав их целиком от волос и до кончиков ботинок. «Фейс-контроль!» – подумалМеф.

– Добрый день, молодые люди! Вы к Петрусику? – спросила она.

– К кому? – перепросил растерявшийся Меф.

– Ну, к Петюнчику! – уточнила дама.

Даф вежливым толчком указательного пальца под челюстьзакрыла распахнувшийся рот Мефа. Буслаев постепенно состыковал, что «Чемодан»,«Петруччо», «Петрусик» и «Петюнчик» – одна и та же многогранная личность.

– А, ну да! Мы к Петечке! – подтвердил он.

Дама великодушно кивнула.

– Петрусик у себя в комнатке! – сказала она. – Стучите кнему дольше! Он почему-то стал запираться! Закроется и сидит! Я считаю: этоподростковый психоз. Мальчик не должен все время прятаться от мамочки, котораяжелает ему только добра! Тут налицо комплексное нарушение психики! Социальнаянеконтактность! Спорьте со мной, если я не права! Спорьте же!

– Да-да, – сказал Меф, пытаясь просочиться мимо мамыЧимоданова в глубь квартиры. Это была грубая тактическая ошибка. Нельзя проходитьмимо человека, который продолжает с тобой разговаривать.

– Минуточку, молодой человек! Куда это вы устремились? Ану-ка закатайте рукава! – приказала дама.

– Зачем? – изумился Меф.

– Закатайте рукава! И вы, девушка, тоже! – твердо повториламадам Чимоданова.