Багров хотел еще что-то сказать, но быстро повернулся и,хлопнув дверью, вышел из кухни. В коридоре ему встретилась Ирка. Она удивленнопосторонилась, пропуская его, и вопросительно на него посмотрела. Матвей на мигостановился, коснулся ее плеча и вышел на лестницу прямо в носках.

Подарили двум родным братьям по коричневатому невзрачномуяйцу, сказав, что внутри жар-птица, которая сделает своего хозяина навекисчастливым. Один усомнился. Смотрел-смотрел, не утерпел, расковырял пальцем,увидел желток, понюхал, на вкус попробовал, буркнул: «Наврали!» – и яйцовыкинул. Другой долгие месяцы согревал скорлупу дыханием, зимой в лютый морозпрятал под одежду, и вот однажды, когда он совсем этого не ждал, скорлупатреснула, и из трещины брызнул ослепительный свет.

Эссиорх

Осенний день был прекрасен, как запах свежего кофе, когдатолько-только открываешь новую банку. Солнце сияло, золотые листья тоже сияли,на проезжавшие машины больно было смотреть.

Меф стоял у зеркала и, задрав майку, считал синяки на грудии плечах.

– Восемнадцать! – закончил он.

Потом с подозрением потрогал одно место на ребре, где внешненичего не было, и от боли провернулся вокруг своей оси.

– У-у-аа! Девятнадцать!

Евгеша стоял рядом, перечеркивал широченными плечами дверь ипечалился. Грустил он всегда так же неопределенно, как и испытывал прочиечувства. «Я грущу? А правда ли я грущу? Такая ли она, грусть, или есть ещенечто иное, что именуется грустью?» – точно спрашивал он себя и, путаясь,отматывал свое чувство назад.

– Просто шест тяжелый, – виновато сказал Мошкин. – Надо быполегче. Он же тяжелый, да?

– Да, – с иронией подтвердил Буслаев. – Ты, как всегда,угадал. Да и рука у тебя не легкая. Хорошо еще, что мы долбились черезнагрудник.

Мошкин задумчиво кивнул.

– Ты-то сам как? Нормально? Травм нет? – спросил Меф.

Если в начале схватки он только и делал, что получалувесистые тычки шестом, то ближе к концу пару раз прорвался на удобнуюдистанцию и отметился на теле Мошкина деревянным мечом.

– Нет, да? – спросил Евгеша удивленно.

– Да тебе же лучше знать!

– А-а-а, – протянул Мошкин. – Да вроде ничего, нормально!

Он поставил шест в угол и поправил его, чтобы тот не упал.Потом еще раз на всякий случай поправил.

– Ты же не обиделся на меня, нет? – спросил Евгеша.

Меф хмыкнул.

– Да нет. Надо быть болваном, чтобы обижаться на тех, ктотебя бьет. Обижаться следует на тех, кто позволяет тебе зазнаваться.

Дафна, собиравшая с пола осколки своей любимой чашки (Мошкинне всегда попадал шестом именно по Мефу), остановилась и подняла голову.

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду? – уточнила она.

– Конкретно, да? В виду, да? – удивился Меф.

Дафна протянула руку, схватила его за пятку и дернула насебя. Меф, не ожидавший этого, грузно осел на пол.

– Невелика заслуга побить смертельно раненного, – сказал он.

Язычок замка, запиравший дверь, втянулся сам собой. ВошлаУлита. Как случалось с ней после быстрой ходьбы, она была пунцового цвета, и отнее исходил жар. В зеленой кофте с алым узором секретарша напоминала цветущийкактус.

Увидев Дафну, ползающую по полу среди осколков посуды, Улитарастрогалась.

– Сразу видно будущую домохозяйку! Можно тогда предметныйвопрос? Отстирывается ли свекла от красного платья? – спросила она.

– В серной кислоте, – сказал Меф.

– Что за химический юмор? Чимодановым устроился работать?..О, привет, Евгениус! И ты тут? Ну как твое ничего?

– Перестань издеваться над человеком! – поспешно сказалаДафна, знавшая, что у Мошкина опасно спрашивать, как у него дела.

– Да я еще и не начинала! – возмутилась Улита. – И вообще уменя куча новостей! Новость намбер ван, что Арей вызвал Буслаева, уже неновость. Новость намбер ту! Свежая. Варвара ушла из резиденции. Ей надоелослушать вопли Прасковьи. Пуфс послал за ней одного из стражей. Следить.

– Не комиссионера?

– Нет. Там за перегородкой у него сидят стражи изКанцелярии. Они меняются раз в неделю. Их бесполезно запоминать. А этого темболее.

– Почему?

– Потому что он пропал, – сказала Улита, потупившись.

– Куда пропал?

– Без понятия. Просто не вернулся, и все. Арей уверяет, чтоон заблудился. Москва – большой город. Много улиц, много транспорта, многонезакрытых люков…

– А что думает Пуфс?

– Злится, желтеет, но тронуть Арея не смеет. Потому что,извиняюсь, тогда некому будет убивать Мефа. Хотя, на мой взгляд, всегда естькому.

– Спасибо! – сказал Буслаев.

– Да не за что особенно… Ты Эссиорха не видел?

– Нет.

– А Корнелия?

Меф хотел повторить «нет», но тут в дверь забарабанилирадостно, точно заяц стучал в бубен.

– Вот. Я всегда говорила, что о некоторых личностях лучше невспоминать! – заявила Улита.

И действительно, это оказался Корнелий. Он вошел и всем сталсовать руку для рукопожатия. Мошкину он сунул руку целых два раза, из чего Мефзаключил, что Корнелий не запоминает, с кем здоровается.

– Устал я от себя, – с внезапной тоской и неожиданно длявсех сказал Евгеша. – Желания больные часто приходят – мерзости всякие, точно ине мои. То столкнуть кого-то, то задушить, то украсть, а иногда бывает, такаяпошлая гадость втиснется, глаз не поднимешь… Хоть в психушку топай сдавайся!

С Евгешей порой так бывало. Он вынашивал какую-либо мысльдня три-четыре, а потом высказывал ее, хотя к тому времени все уже давнопозабыли, о чем был первоначальный разговор. Это при условии, что разговорвообще когда-либо происходил.

Меф заинтересованно вскинул на него глаза. И с ним поройпроисходило то же самое, но он был почему-то уверен, что это только с нимслучается. Меф часто страдал от того, что происходит у него в голове. Думал,что, может, он псих, или извращенец – а если нет, то откуда это все лезет?