Деннис Кранмер встал.

— Вопрос решен, — сказал он громко, оглядываязал. — Место командира роты, пустующее после геройской смерти ЭльканыФостера, павшего на поле брани под Майеной, получает… Как там тебя, сынок?Запамятовал я.

— Бласко Грант. — Победитель кулачного боявыплюнул на пол зуб.

— … получает Бласко Грант. Есть еще какие-либо спорныевопросы касательно продвижения по службе? Нет? Ну и славно. Хозяин! Пива! Так очем мы говорили-то?

— О войне справедливой, — принялся перечислятьЗолтан Хивай, загибая пальцы. — О добровольцах. О дезертирах.

— Именно, — прервал Деннис. — Я знал, чтохотел к чему-то вернуться. Речь шла о дезертирующих и предающих добровольцах.Мне вспоминается цинтрийский корпус Виссегерда. Сволочи, оказывается, даже несменили штандарта. Мне об этом сказали кондотьеры из вольной Компании из отрядаДжулии Сладкой Ветреницы. Под Майеной хоругвь Джулии столкнулась с цинтрийцами.Они шли в авангарде нильфгаардской облавы, под теми же знаменами со львами…

— Их призвала Родина-Мать, — угрюмо вставилСкаггс. — И императрица Цири.

— Тише, — прошипел Деннис.

— Верно, — проговорил молчавший до тех порчетвертый краснолюд, Ярпен Зигрин. — Тише. И к тому ж тише тихости! И неот страха перед шпиками, а потому, что не следует болтать о том, о чем неимеешь ни малейшего понятия.

— А ты, Зигрин, — выпятил бороду Скаггс, —такое понятие, значит, имеешь?

— Имею. И скажу одно: Эмгыр вар Эмрейс ли, бунтовщикили чародеи с Танедда, или даже сам дьявол не сумели бы ни к чему принудить этудевушку. Не сумели бы ее сломать. Я это знаю. Потому что знаю ее. Всяразрекламированная свадьба с Эмгыром — мистификация. Мистификация, на которуюдали себя поймать всякие дурни… Иное, говорю вам, у этой девушкипредназначение. Совершенно иное…

— Ты так говоришь, — проворчал Скаггс, —будто и вправду ее знал, Зигрин.

— Перестань, — неожиданно буркнул ЗолтанХивай. — Что до предназначения, так он прав. Я в это верю. Есть у меня ктому основания.

— А! — махнул рукой Шелдон Скаггс. — Чтоболтать попусту? Цирилла, Эмгыр, предназначение… Далекие это дела… А вот делопоближе, господа, так это, значит, Менно Коегоорн и Группа Армий «Центр».

— Угу, — вздохнул Золтан Хивай. — Что-тосдается мне, не обойдет нас тяжкая баталия. Может, самая крупная, какую знаетистория.

— Многое, — пробурчал Деннис Кранмер, — да,многое она решит…

— И еще больше — завершит.

— Все. — Ярре отрыгнул, прикрыв по обыкновению ротладонью. — Все кончится.

Краснолюды какое-то время молча глядели на него.

— Не совсем, — наконец сказал Золтан Хивай, —я тебя понял, юноша. Не пожелаешь ли пояснить, что имел в виду?

— В княжеском совете, — неуверенно началЯрре, — в Элландере, значит, говорили, что победа в этой гигантской войневажна потому, что… Что это великая война, которая положит конец всем войнам.

Шелдон Скаггс фыркнул и оплевал себе бороду пивом. ЗолтанХивай зарычал во весь голос:

— Вы так думаете, господа?

Теперь пришел черед фыркнуть Деннису Кранмеру. Ярпен Зигринхранил молчание, глядя на юношу внимательно и как бы соболезнующе.

— Сынок, — сказал он наконец оченьсерьезно. — Глянь. Вон там, у стойки, сидит Евангелина Парр. Она, надопризнать, довольно велика. Да что там, даже огромна. Однако при всех своихразмерах она, несомненно, отнюдь не такая курва, которая в состоянииперекурвить всех остальных курв.

* * *

Свернув в тесный безымянный переулок, Деннис Кранмеростановился.

— Должен тебя похвалить, Ярре, — сказал он. —Знаешь, за что?

— Нет.

— Не прикидывайся. Передо мной — не надо. Достойнопохвалы то, что ты и глазом не моргнул, когда шел разговор о Цирилле. Еще болеепохвально, что даже рта не раскрыл… Ну, ну, не изображай из себя глупенького. Ямного знаю о том, что творилось у Нэннеке за храмовыми стенами, можешьповерить, многое. А если тебе этого мало, то знай, что я слышал, какое имя тебеторговец на медальоне выписал. Так и держись дальше. — Краснолюд тактичносделал вид, будто не замечает румянца, выступившего на лице юноши. — Держисьтак и дальше, Ярре. И не только, когда речь идет о Цири… Ты на что пялишься?

На стене стоящего в конце улочки амбара красоваласьначертанная известкой надпись: «ЗАНИМАЙСЯ ЛЮБОВЬЮ, А НЕ ВОЙНОЙ». А чуть нижекто-то накарябал гораздо меньшими буквами: «СРИ КАЖДОЕ УТРО».

— Ты лучше в другую сторону гляди, дуралей, —бросил Деннис Кранмер. — Только за чтение таких надписей можно здоровоотхватить, а ежели что не вовремя ляпнешь, проучат тебя у столба, кровавую кожус хребта сдерут. Здесь суд скорый! Очень даже скорый!

— Я видел, — проворчал Ярре, — сапожника вкандалах. Якобы за сеяние дефетизма.

— Это «сеяние», — серьезно сказал краснолюд,потянув паренька за рукав, — скорее всего состояло в том, что, провожаясына в армию, он плакал, вместо того чтобы выкрикивать патриотические лозунги.За более серьезные «посевы» тут карают иначе. Пошли покажу.

Они вышли на небольшую площадь. Ярре попятился, зажав рукаминос и рот. На огромной каменной шибенице висело несколько трупов. Некоторые —судя по виду и запаху — висели уже давно.

— Вон тот, — указал Деннис, отгоняя мух, —малевал на стенах и заборах глупые надписи. Тот — утверждал, что война — делогоспод и рекрутированные нильфгаардские кметы ему не враги. Третий по пьянкерассказывал такой вот анекдот: «Что есть пика? Это оружие вельмож, палка, укоторой на каждом конце — бедняк». А вон там, на самом краю, видишь бабу? Этобордельмаман из армейского борделя на колесах, который она украсила надписью:«Тыкай, солдат, сегодня, потому как завтра уже можешь не суметь».

— И только за это…

— Кроме того, у одной из девочек оказался триппер. Аэто уже параграф о диверсии и умышленном снижении боеспособности.

— Я понял, господин Кранмер. — Ярре вытянулся так,как, по его мнению, должен был стоять солдат. — Но за меня небеспокойтесь. Я никакой не дефетист…