Если внутренне Ленин давно отдалился от Интернационала, то теперь сделал это и внешне. Он отказался присутствовать на конференции, решение о которой МСБ приняло в декабре 1913 г. по предложению Р. Люксембург и которая состоялась 16–17 июля 1914 г. в Брюсселе под председательством Э. Вандервельде и К. Каутского[587], из-за «нехватки времени», поручив замещать себя Инессе Арманд (партийный псевдоним Петрова). «Взбешенный» вмешательством посторонних в семейные, так сказать, разборки большевиков с меньшевиками, Ленин велел своим представителям в Брюсселе, в том числе Ганецкому, «не… сдаваться, а… дать еще одну политическую пощечину меньшевикам»[588]. Вследствие его обструкционистских указаний конференция вылилась в «бешеную ругань», чуть ли не до «кулачной расправы» (Ганецкий), даже не позволявшую вести протокол[589]. Инесса, которая должна была доказать, что только большевики — рабочая партия и только они — «большинство, 4/» (!)[590], зачитала написанный Лениным 5 доклад, начисто отвергавший попытки объединения, и оказалась в полной изоляции среди присутствующих представителей группы Плеханова, Бунда, латышей, СДКПиЛ и даже левых из ППС. Роза Люксембург, которой Ленин хотел заткнуть рот, дав Арманд насчет этого особые инструкции[591], попыталась не позволить усилиям МСБ пропасть втуне и предложила, «со всем авторитетом многолетнего борца за российское единство и признанного специалиста по этому… вопросу»[592], вынести российский вопрос на запланированный Международный социалистический конгресс (Вена, август 1914 г.). Если большевики и тогда откажутся от объединения, сказала она, то противопоставят себя всему Интернационалу. Так закончилась «последняя встреча большевиков со II Интернационалом»[593].

Намеченный конгресс так и не состоялся. Война избавила Ленина от досаждавшего ему противостояния. До этого он совершил последний шаг в своем внутреннем расставании с Интернационалом, вступив в прочные договорные или подобные договорным отношения, гарантировавшие ему на время войны надежный финансовый фундамент. По сведениям самого информированного сотрудника секретных служб в Российской империи, начальника личной охраны царя (1906–1916) полковника, затем генерала А. И. Спиридовича[594], Ленин в июне — июле 1914 г. самолично связался с германскими ведомствами. Он предложил им свои услуги по разжиганию беспорядков в тылу обоих фронтов предстоящей войны и разложению русской армии, требуя за это большие деньги. Дважды ему отказывали. Лишь когда за него замолвил словечко Парвус-Гельфанд и немцы убедились в пользе Ленина для целей Германии, предложение было принято. В июле Ленин в Берлине разработал с представителями соответствующих ведомств совместный план тыловой войны против России и Франции. «Ленин обязывался направить против России находившийся в его руках партийный аппарат с его центральными органами», а взамен ему обещали уплатить 70 млн марок при немедленном начале подрывной работы в России. За первым платежом должны были последовать и другие.

Еще один высокопоставленный сотрудник российской секретной службы, вице-директор (с начала 1914 г.) и директор Департамента полиции при последнем царском правительстве (с сентября 1916 г.) А. Т. Васильев, следивший за большевиками, особенно путешествующими через границу, с 1911 г.[595], знал из своих источников о соглашении Ленина с германским правительством. Он датировал его днями после освобождения Ленина из австрийской тюрьмы (19 августа 1914 г.), о котором, по его сведениям, распорядился премьер-министр граф Карл фон Штюргк. Тогда-то, по словам Васильева, Ленин при посредничестве Гельфанда-Парвуса «вступил в переговоры с немецким правительством»: «За щедрое денежное вознаграждение Ленин взялся подстрекать к беспорядкам и стачкам и, главное, любым способом предотвратить успех российской армии»[596]. Это может означать, что договоренности, достигнутые до начала войны в Берлине, были в Кракове, Вене или Берне обновлены и скорректированы с учетом военных условий.

Как свидетельствует опыт В. Л. Бурцева[597], случай Ленина не единичен. Этот известный эсер «накануне объявления войны» получил в Париже от именитого сотрудника одной австрийской газеты предложение поехать в Германию, чтобы оттуда продолжать во время войны свою борьбу и пропаганду против царизма. Оставшемуся на тот момент совершенно без средств революционеру-эмигранту обещали для начала «огромную» сумму в 100 тыс. марок и «неограниченный кредит» в дальнейшем. Бурцев ответил посреднику: «Я еду, но не в Берлин, а в Петербург»[598].