Тибет благодаря фигуре Хэшана, однако ясно, что также они пришли по западному маршруту, ведущему в царство Шанг-Шунг. Передачи учения датировать нелегко. Некоторые ранние формы бон, возможно, получили эти буддийские учения из центральноазиатских, даосских и индийских источников, задолго до VIII в.

В текстах, переведённых Джузеппе Туччи, которые, как полагал он и другие, указывают на чань-буддийское происхождение дзогчен, можно также легко увидеть вдохновенные учения, почерпнутые из сутр и шастр махаяны. Эти лаконичные тексты могли переписываться учениками и храниться в их хижинах как наставления во время практики медитации и более подробно разъясняться мастером в диалоге с учениками в ситуации практики или затворничества. Учения, которые в этой форме выглядят как изначальный дзогчен, могли вдохновить каких-нибудь ранних йогинов на создание оригинальных текстов, таких как «Ячменное зёрнышко», «Шесть ваджрных строк» и некоторых других, найденных в Дуньхуане. Эти тексты черпают вдохновение из сборников сутр, однако содержат выразительные и оригинальные учения о практике, передаче и философских взглядах. Сэм ван Шайк показал, что данные тексты не следует читать, противопоставляя их современной практике махайога-тантр и ранним тантрам атийоги и ануттарайоги (таким как «Гухьягарбха», тантра махайоги, и очень ранней «Гухьясамадже», которую более поздняя традиция помещала среди высочайших йога-тантр, таких как «Хеваджра», «Чакрасамвара», «Ваджраварахи», «Махамайя» и т. д.)364. Это было бы такой же ошибкой, как читать «Львов Будды»365 как полемический агиографический сборник, задача которого – возвысить спонтанное просветление над постепенным подходом к реализации, предполагающим исследования и тантрические ритуалы. Очевидно, одни и те же авторы участвовали как в создании коротких, выразительных ваджрных строк, так и в написании тантрических ритуалов и комментариев; то же самое происходило в период более позднего распространения тантрического буддизма в Тибете. В сущности, термин «дзогчен», как говорит ван Шайк, использовался для описания возвышенного момента ритуального единения с гуру и супругом / супругой в ритуале посвящения ваджраяны. Поэтому даже ранний дзогчен невозможно отделить от его буддийской тантрической матрицы.

«Шесть строк» («Кукушка сознавания») отражает типичные черты теории и практики дзогчен, связываемые с передачей от Гараба Дордже366, которого мы определяем как неоднородную мифологическую фигуру из Центральной Азии: «То, что воспринимается как разнообразие среди явлений, на самом деле недвойственно; конкретные явления лишены понятийных усложнений; то, что на самом деле есть, лишено ментальных измышлений; высшая природа будды проявляется в разнообразных формах; таким образом, йогин, равнодушный к искусственным подходам к медитации, понимающий, что реализация уже самопроизвольно присутствует, оставляет восприятие в точности таким, какое оно есть»367. Основные моменты этого учения предполагают, что речь идёт об обучении мастером продвинутого йогина, который начал ощущать проблески реализации. Это учение требует длительной подготовки, которая включала бы изучение сутр и шастр махаяны, деятельность по обретению заслуг, доведение базовых медитаций шаматхи и випашьяны до высокой степени совершенства, а также тантрический ритуал посвящения. Скорее всего, предполагается, что йогин превзошёл монашеское обучение и занимается различной тантрической деятельностью в затворе. В результате этих практик йогин, или садхака (тот, кто выполняет определённую программу созерцательной практики, называемую садханой), стал испытывать глубокие перемены в своём способе восприятия мира и его явлений. Всё, что воспринимает этот йогин в контексте практики и повседневной жизни, ясно сознаётся как союз между органами восприятия и их объектами, в точности как учит «Абхидхармакоша» Васубандху, и далее уточняют более поздние махаянские работы Васубандху относительно связи между сознанием и восприятием. Таким образом, значение термина «недвойственный» в «Шести строках» касается не онтологии, а познания через чувственное восприятие: акт восприятия неотделим от органов чувств, их объектов и внутренней структуры фактора воспринимающего сознания в уме воспринимающего. Отсутствие сложности – утверждение о том, что продвинутый йогин больше не подвержен эмоциональным волнениям в момент восприятия, поскольку воспоминания о прошлом опыте через практику медитации випашьяны (медитации внимательности, или прозрения) лишились своего заряда. Йогин больше не создаёт наслоения толкований и оправданий конкретных прошлых действий, хороших или плохих, и эмоциональных беспокойств в настоящем. Таким образом, обретя некоторую внутреннюю свободу (ср. бесстрастие Евагрия, apatheia), йогин также знает, что любым явлениям, которые появляются в потоке восприятия, по сути, можно позволить появляться без того, чтобы они автоматически пробуждали поток воспоминаний и толкований, также известный как понятийное мышление или ментальные измышления (prapañca). Вторя великой «Сутре сердца», это учение затем напоминает йогину, что Самантабхадра – высшая природа будды, присущая всем явлениям (она также называется дхарматой), – встречается абсолютно во всех явлениях как дхармадхату, открытая сфера всего, что есть. Таким образом, восприятие, свободное от концептуализации, непосредственно и свободно воспринимает открытость в любой момент встречи с окружающей средой. На этом этапе все упражнения по тренировке ума достигают своей цели, и бессмысленно применять сконструированные в уме противоядия во время медитации, когда возникают якобы негативные мысли. Вместо этого любые мысли становятся «объектом» открытого и свободного восприятия, совершенного достижения непрерывной випашьяны, медитативной свободы, которая пребывает в потоке всех дхарм (мгновенных видимостей явлений воспринимаемой реальности). Именно по этой причине, поскольку йогин уже «там», поток восприятия явлений больше не нуждается в исправлении, изменении, остановке или улучшении. Он таков, какой есть, однако на этом этапе йогин обладает как развитым вниманием, так и высокой чувствительностью, и очень близок к полному просветлению, которое проявится подходящим образом в подходящий момент в ближайшем будущем368.

Такое учение быстро позволяет нам выявить набор основополагающих ценностей, которые сохраняются в линиях передачи дзогчен: изначальная чистота; самоосвобождающее восприятие; экзистенциальный компонент, где возникает прозрение истинной природы ума и восприятия, так что дальнейшая практика опирается на память о подлинном опыте. Поэтому в сфере восприятия все вещи остаются чистыми всегда, всегда коренятся в истинной природе реальности и оскверняются лишь толкованиями, концепциями и различными эмоциональными реакциями – всё это облака в небесах простого сознавания. Когда человек научился воспринимать все сценарии ментальных видимостей как объекты медитации випашьяны, имеющей растворяющее действие, он мгновенно признаёт, что любой момент восприятия (объект, орган, сознание как «один момент») – это момент медитации, и поэтому всегда практикует. На этом этапе каждый «момент» спонтанно растворяется в совершенном просторе, или «самоосвобождается». Этот процесс должен приводить к просветлению за очень короткое время. Поскольку оправдание сложных ритуалов ваджраяны состояло в том, что они ускоряют путь бодхисаттвы и таким образом позволяют быстро достичь просветления, первые созерцатели дзогчен, очевидно, пытались ещё больше ускорить этот процесс, переходя непосредственно к самой сути. Однако они не могли бы даже постичь непрерывную практику сознавания, если бы тантры уже не показали тесную связь между ритуалами, периодами медитации и постмедитационной практикой. Ритуальный подход ваджраяны и подход Великого совершенства, изложенные в буддийских