спрашивать я не стала.

Мы идем в сад, Магнус наливает нам растворимого кофе, помешивает в чашках потемневшей серебряной ложечкой, пока порошок не растворяется.

Держа в одной руке чашку, я смотрела, как пар капельками оседает на ее стенках, а затем накрыла чашку ладонью, которая тут же сделалась теплой и влажной.

– Так я и знал, что это ты. Подобное никому больше и в голову не пришло бы, – сказал Магнус, – и еще кто-то сказал, что у причала «Синеву» видели и что ты домой заглядывала, – тут уж я и сомневаться перестал.

– Я знаю многих, кто на подобное способен, – сказала я.

– В твоем мире да. Твой мир другой.

– Мир у нас с тобой один.

– Разве? – Он улыбнулся.

– По-твоему, это смешно? – спросила я. – Что я выкинула лед?

– Нет… По-моему, нет. По-моему, ты вообще никогда не давала повода над тобой смеяться.

– А что толку? – вздохнула я.

– Ты же не знаешь, каким был бы мир, если бы ты бездействовала, – сказал Магнус.

Мы оба помолчали, прихлебывая кофе, который из горячего постепенно сделался теплым.

– Ты бегаешь, – проговорила я.

– Каждый день, – кивнул он, – чем-то же надо заниматься.

– А сад как же? И дом?

– В смысле?

– Обычно пенсионеры ими и занимаются.

– Плотничать я не люблю. Да и в земле копаться тоже.

Он посмотрел на меня поверх чашки, и, несмотря на всю его серьезность, глаза смеялись.

– Ты по-прежнему надо мной смеешься, – сказала я, – все никак не уймешься. Люди часто высмеивают то, чего не понимают.

– Нет, – возразил он, – я не смеюсь над тобой.

– А в чем тогда дело?

– Сигне, неужели ты не понимаешь?

Я смотрела на него, не зная, как ответить, потому что и впрямь не понимала.

– Ты что, не понимаешь… Каждый раз, уходя на пробежку, с того самого дня, как я начал бегать, хотя нет, намного раньше, да вообще всю жизнь… Каждый раз, выходя из дома… Из каждого дома, где когда-либо жил, из номера в отеле, каждый раз, уходя оттуда… я хотел, хоть и не всегда одинаково сильно, порой это желание было совсем слабым, но в последнее время все сильнее… Каждый раз мне хотелось, чтобы, когда я вернусь обратно – из поездки, с работы, с пробежки, – чтобы, когда я вернусь оттуда, куда ухожу… на крыльце сидела бы ты.

И он снова обнял меня, потянулся, наклонился и обхватил меня руками, а я все еще держала чашку, так что чашка горячим твердым комком застряла между нами, и я попыталась убрать ее – какие же мы неуклюжие, прямо как подростки.

Даже разжав руки и усевшись рядом, он ухватил меня за локоть, точно желая убедиться, что я настоящая. Отстраняться я не стала.

– Почему ты так поступил? – спросила я.

– Как?

– Почему одобрил вырубку ледника?

Он вздохнул, но не ответил.

– Чтобы я приехала? – продолжала я. – Чтобы заставить меня действовать? Чтобы я пришла к тебе? Ты знал, что я не стерплю?

С ответом Магнус замешкался.

– Нет, Сигне, нет. Лучше бы оно так и было. Хотел бы я соврать и сказать, что это правда. Хотел бы я, чтоб это пришло мне в голову. Ты… ты способна на подобное. Но не я.

– Тогда почему?

– Потому что… Я же такой, какой есть. Потому что цены на электричество упали. Потому что это возможность увеличить доходы. Гарантия сытой жизни. Вырубку я запретил. Но уже слишком поздно.

– Ты не изменился.

Он кивнул.

– Только постарел.

– И я тоже, – сказала я.

Мы еще немного помолчали.

– Но ты хорошо сохранилась, – наконец проговорил он.

Я с трудом сдерживала улыбку.

– Это комплимент?

– Нет. Наблюдение.

– Принимая во внимание обстоятельства, я бы сказала, что твое высказывание можно интерпретировать как комплимент.

– Тогда оставим простор для интерпретации.

– Интерпретации?

– Да.

– Ладно, учту.

– Ага, учти.

Мы снова умолкли.

– Я лед привезла, – сказала я, – двенадцать контейнеров.

Мы принесли лед и сложили контейнеры возле дома Магнуса.

– Что нам с ними делать? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я.

Магнус положил руку на один из контейнеров.

– Отличные. И пластик такой толстый, прочный.

– Нефть, – сказала я.

– В смысле?

– Сделаны из нефти.

– А нефть имеет растительное происхождение.

– Пластик не разлагается.

– Он вечный.

– Тысячи лет может просуществовать.

Открывать контейнеры мы не стали – оставили их возле стены.

После завтрака я часто ухожу на «Синеву», привожу яхту в порядок – дела там всегда найдутся: трос поменять, кранец отрегулировать, а еще, бывает, кто-нибудь швартуется чересчур близко и чужая лодка трется об обшивку.

Однажды, вернувшись к дому, контейнеров я не увидела, побежала в сад, но Магнуса там не нашла, огляделась, высматривая его повсюду, и наконец заметила его на самой вершине холма, который он называет горой, на самой высокой точке окрестного ландшафта.

Я бросилась к нему через рощу, продираясь сквозь густорастущие деревья и высокую траву, добралась до ведущей наверх тропинки. Когда я дошла до вершины, то совершенно выдохлась.

Магнус стоял, склонившись над контейнерами, но, когда я пришла, обернулся и заулыбался.

– Прошу!

Он составил контейнеры друг на друга, по два в высоту, по два в ширину и по три в длину, а нижние наполовину прикопал в землю.

Магнус похлопал по ближайшему контейнеру. Послышался глухой звук, и одновременно я различила плеск воды.

– Присядешь? – предложил он.

Видно отсюда далеко, природа здесь спокойная и ухоженная, со всех сторон – поля, ничто не режет взгляд, ничто не бросается в глаза, внизу, за деревьями, прячется дом, видна лишь красная крыша, часть двора и ручей, а по зеленым полям лентой тянется канал.

Мы просто сидим там.

Двое стариков на скамейке.

Давид

Несмотря на жару, я укрыл Лу простыней.

И двинулся к двери.

– Спокойной ночи, Лу.

– Спокойной ночи.

Она лежала тихо, молча глядя в темноту, погруженная в себя. А потом, не глядя на меня, спросила:

– Папа… а вы опять… опять это делать будете… сегодня ночью?

– Нет, – ответил я, – не будем.

Я говорил правду. Сегодня вечером мы просто будем сидеть рядом – Маргерита и я. Потому что теперь у нас наконец-то есть время.

Лу вздохнула, хотела было еще что-то спросить, но не нашла нужных слов. Мне бы поговорить с ней об этом, подумал я, объяснить все, чтобы она не считала это отвратительным. Чтобы понимала, что это не разъединяет нас, а наоборот, сплачивает, всех троих.

Но не сейчас. Сейчас для меня важнее другое. Да и для нее тоже.

Мы принесли контейнеры к дому. Всего двенадцать штук получилось – чистая, прозрачная вода, давным-давно