плевать, для них, кроме компьютерных игр, ничего не существует, ну, зато Магнус рот разинет так, что язык будет видно, синеватый от вина, и еще Магнус примется озадаченно почесывать надувшийся живот под льняной рубахой, недешевой, но все равно чересчур свободной. И тогда я повернусь и уйду, но перед уходом напоследок скажу: «Я слежу за тобой, Магнус. Только попробуйте вырубить еще хоть кусок льда – я снова его выкраду, пока ты не бросишь эту свою затею, я свое дело тоже не брошу».

Я свое дело не брошу…

Нет…

Так говорить не надо, так нельзя.

Я слежу за тобой.

Господи.

Они будут озадаченно переводить взгляд с меня на лед, потом на бокалы в руках, друг на друга, многозначительно переглянутся. Чего, мол, ей опять в голову взбрело? А затем Магнус повернется ко мне и наградит меня мягкой рассеянной улыбкой. «Сигне, ну что ты такое творишь?» – спросит он, подумает он.

А потом они приберутся, спрячут упаковки со льдом в просторный гараж на две машины, нальют еще по бокалу дорогого красного вина и заговорят о том, как им хорошо вместе и какую славную жизнь они прожили, о внутренней гармонии и обо всех чудесных моментах, которые они берегут, как прекрасно встретить старость, преисполнившись умиротворения, в таком доме с таким садом, когда рядом такой супруг, а на душе такая радость – как чудесно встретить старость, зная, что сделал правильный выбор.

А я… Я вернусь на «Синеву», сяду в пустом салоне и буду тосковать по льду – ведь у меня ничего, кроме него, не было, в упаковках льда пряталась моя ярость.

Я свое дело не брошу.

Или можно развернуться, отправиться назад, прорваться через все уже знакомые мне шлюзы, поставить мачту, избавиться от автомобильных покрышек, выйти в море, взять курс на запад, исчезнуть в Атлантическом океане и выбросить лед где-нибудь там, прямо в упаковках, вместе с упаковками, в море и так уже полно пластика, несметное количество, каждый год в море сбрасывают восемь миллионов тонн, и всем плевать, пускай и эти упаковки плавают там с остальным пластиком, туда им и дорога, и лед, вода, растворится в море, превратится в соль, непригодную для питья, бесполезную, станет частью соленой пустыни, которую представляет собой наш Мировой океан, пустыни, которая постоянно растет.

– Нет, – вдруг громко выпалила я. Мой голос прорезал тишину.

Ты добралась сюда, проделала весь этот путь, столько пережила, ты уже здесь, ты и яхта… Этот выбор ты уже сделала, и, строго говоря, Сигне, строго говоря, терять тебе почти нечего.

Яхта скользит по воде, приближаясь к его дому – я забила его адрес в навигатор, – пейзаж здесь плоский, взгляд цепляется лишь за поросший лесом холмик чуть поодаль. Возможно, местные называют его горой, но на самом деле это просто неизвестно откуда взявшаяся кочка.

Пятьсот метров, сто метров – и я на месте. Его дом находится за густой рощей на берегу канала.

Вот только швартоваться тут негде, на канале – ни единого крепления, к тому же пришвартуйся я тут – и буду мешать навигации.

Я снова набираю скорость и двигаюсь дальше.

Здесь жарко и безветренно, с меня стекает пот, волосы жирные, выгляжу я, скорее всего, не очень, а пахнет от меня лодкой – сочетание застоявшейся морской воды, мокрой одежды, пластика, антисептика и дизеля, но мне плевать, я должна осуществить то, ради чего явилась.

Наконец-то порт, прямо в центре Тембо, я быстро пришвартовалась, но когда спрыгнула на берег, сердце заколотилось: я поняла, что лед с собой не дотащу, придется пока оставить его тут, а я сперва пойду налегке – найду дом Магнуса.

Я взяла напрокат велосипед – современный мужской велосипед с колесами для бездорожья. До педалей я доставала с трудом, а сиденье то и дело отсоединялось и сползало назад, так что мне приходилось удерживать его на месте собственным весом, отчего на велосипеде я восседала, странно выпрямившись.

Город оказался как раз таким, как я и ожидала, – миленький, очаровательный, с ухоженными садиками, небольшими, чуть покосившимися домиками, выкрашенными в разные цвета, буланжерией, лавочкой мясника и пышным цветочным магазином. Я проехала через исторический центр городка, мимо фахверка вокруг мощенной брусчаткой площади, и от вида мальв, лаванды и свежевыкрашенных кованых ворот у меня дух захватило.

Я сползла вперед на сиденье, стараясь не горбиться, велосипед повело в сторону – колесо попало в ямку, брусчатка здесь лежит чуть неровно, – и я едва не упала, но успела выпрямиться и покатила дальше, оставив позади площадь и центр города. Я выехала из городка с противоположной стороны, мимо фабрики по производству навесов, свернула и поехала вниз по дороге, высматривая указатель, но не нашла.

Указатель появился на следующем углу, однако название там другое, я это поняла, когда подъехала ближе, значит, я не там свернула, слишком поздно.

Пришлось развернуться и поехать в обратном направлении. Пот лил с меня ручьем. Наконец я остановилась возле перекрестка, где на одном из указателей написано нужное мне название. Вот она, его улица. Дорога обсажена деревьями, солнце пятнами пробивается сквозь их кроны, тень от листьев находится в непрерывном движении, хотя ветра нет.

Я задрожала. Надо сосредоточиться на велосипеде, главное – не упасть, не потерять равновесие, ехать медленно, но медленно не получалось, неустойчивый велосипед не позволял сбросить скорость.

А тут и дом показался, и сперва я не поверила, что добралась, что я здесь, однако, судя по номеру, все правильно, и я смогла рассмотреть и сам дом. Милый, типично французский, с толстыми каменными стенами и зелеными ставнями, обнесенный кованой оградой. Как раз такой, каким я себе его представляла.

Впрочем, не совсем. Этот дом существенно меньше и довольно простенький, стены облупились, цветы в вазонах требуют ухода, ставни сломаны, а ограду уже много лет не красили.

Я остановилась и поставила рядом велосипед.

На двери висел молоток, звонка там не было, вместо него – латунный молоток в виде собачьей головы. Я подняла руку и постучала – один раз, два – и опустила руку. Я провела пальцами по брюкам, жалея, что явилась с пустыми руками, мне следовало бы принести лед.

Я прислушалась, но шагов не услышала, лишь жужжанье насекомых, птичье пение и далекий гул какой-то сельскохозяйственной техники.

Снова подняв руку, я взялась за латунную собаку и опять постучала, на этот раз громче.

По-прежнему ничего.

Его нет дома. Никого нет дома.

Я опустилась на крыльцо, мне вдруг ужасно захотелось пить, но воды с собой