Коней увели в денники, где обтерли соломой и накормили. Обозы солры стали разбирать без приказа – все знали, что граф задержится здесь почти до самой весны.

Филипп огляделся, ожидая увидеть на пороге любимую дочь. Но той все не было. Где же его маленькая Йева? Граф бросил взгляд назад, на повозку с тканями, которые он купил для нее.

Из-за угла амбара высунулся Бавар, в меховой, плешивой шапке и тулупе, смятенно покачал головой и уже собрался было нырнуть под навес замковой двери, но его подозвал Филипп.

– Подойди-ка сюда.

– Да, хозяин, – испуганно согнул в поклоне спину управитель замка. – Вы звали?

– Ну-ка расскажи мне, как прошел год?

– Хорошо… То бишь не так плохо.

– Много ли было выручено проездного налога и тальи в этом году?

– Чуть больше девяти тысяч, хозяин.

– Всего-навсего? Графиня, что ли, не объезжала Офурт?

– Нет, – голос Бавара задрожал. Тот чуял, что надвигается гроза. – Госпожа наша весь год провела в Офуртгосе. Покидала опочивальню, только чтоб спуститься в зал. Да в лесах гуляла.

– Отчего же она не покидала замок? Ладно, я сам узнаю. Подготовь для меня пока одного человека.

Филипп непонимающе качнул головой и, не дожидаясь ответа, энергичным шагом пошел к закрытым дверям. Почему дочь до сих пор его не встретила, как полагается встречать отца?

Бавар же, втянув голову в плечи, трусливо засеменил в сторону крохотной тюрьмы, где в комнатушке сидели три смертника. «Спрячусь там. И хозяину одного подготовлю, обмою, и сам поем. Разве ж это не причина?» – думал Бавар.

Прочая прислуга тоже очень живо разбежалась и попряталась кто куда, чуя приближение бури.

Меж тем натужно скрипнула осевшая на петлях дверь. Филипп шагнул в полутьму зала без окон. Трещал камин, поедая бревно. Пустые столы вместе со стульями сдвинули к стенам, укрытым гобеленами.

Перед камином в кресле, спиной к графу, сидела Йева, вцепившись пальцами в подлокотники.

Филипп уронил взгляд и увидел у ее ног мальчика, возрастом с год или чуть старше. Одетый в шерстяные штанишки и красивую жилеточку, обшитую золотыми нитями, в шапочку с воронами, из-под которой выбивались черные кудри, он играл на цветастом коврике в отблесках пламени. В руках у него была деревянная лошадка, которой он скакал по подолу платья графини. И весело хохотал.

– Здравствуйте, отец.

Йева натянуто улыбнулась. В глазах ее витал страх. Графиня медленно поднялась из кресла, заботливо вытащила подол платья из пальчиков ребенка, на что он стал возмущаться и пыхтеть, и подошла к Филиппу. Тот не отводил взгляда с дитя, которое пахло человеком.

– Йева… Что это? – голос Филиппа прозвучал глухо.

Графиня вздрогнула, но, сделав усилие, протянула руки к задеревеневшему отцу и обняла его. И показалось ей, будто обняла она ледяную статую.

– Я задал тебе вопрос, Йева.

– Это Ройс.

Женщина подняла голову и глянула снизу вверх, в глаза отцу. Однако Филипп смотрел через плечо дочери, не обращая на нее внимания. Смотрел он на ребенка, который, наигравшись с лошадкой, засмеялся и, качаясь, пошел в сапожках к ним. Шел ребенок медленно, что-то болтал самому себе и тянул ручки.

– Почему это здесь?

– Я спасла его, отец, от смерти, когда на его родителей…

– Почему он здесь? – грозно повторил Филипп, перебив.

В дверь замка вошел глуховатый и трясущийся от старости слуга Роллан, слуга Горрона де Донталя. Увидев лютый взгляд графа из-за плеча и ребенка, беззаботно бредущего к матери, он испуганно икнул. Слуга развернулся и очень быстро исчез, потерялся в пристройке для смертников, где уже засел бледный Бавар, водящий ушами. Тот, не переставая, шептал: «Ой, что будет, что будет…»

– Отец, ему нужна была помощь. Семья Ройса умерла, – язык женщины заплетался, когда она видела, как холод в синих глазах Филиппа нарастал.

– Избавься от него, Йева.

Графиня задрожала, помолчала, но потом взяла себя в руки и качнула головой.

– Он останется…

– Это человек.

– Уильям тоже был человеком, – шепнула она.

– То другое, Йева. То была вынужденная ситуация. А это человеческое дитя, срок жизни которому – от силы четыре десятилетия.

– Но это все равно дитя, отец!

– Сколько их умирает при родах? Скольких забирают болезни, звери, голод и холод? Отдай его на попечение какой-нибудь семье. Но не смей связываться с ним!

Ребенок дошел до своей матери, ухватился за ее юбку, шатаясь, и с невинной улыбкой в восемь зубов посмотрел на гостя. Тот гневно взглянул вниз. Йева, заметив, как в голубых глазах ее отца полыхнула ярость, вздрогнула и подхватила ребенка на руки. Пока Ройс играл с ее бронзовыми локонами, она сделала шаг назад.

– Отец, – сказала она, чувствуя, как сел от страха ее голос. – Он останется в замке.

– Если ты считаешь, дочь моя, что можешь распоряжаться здесь, то в таком случае ты отправишься в Брасо-Дэнто, – отрезал Филипп. – А сюда я пришлю наместника.

– Вы забываете, что я – графиня Офурта и наследница рода Артерус! – воспротивилась несмело Йева, но голос ее меж тем стал крепнуть. – Поэтому я останусь здесь. И Ройс останется здесь. И никому я его не собираюсь отдавать. Хотите вы того или нет…

Щеки графини побледнели, а сама она затряслась и снова отступала, пока отец медленно следовал за ней.

– Йева, я не намерен шутить с тобой. Отдай его мне, – Филипп протянул руку к улыбающемуся младенцу с восемью зубами. – Я сам с ним разберусь, если у тебя не хватает на это сил.

– Нет.

– Отдай! Ты забыла, к чему приводят подкидыши? – Филипп повысил голос. – Ты хочешь кончить, как Саббас, уступив бессмертие обычному сироте?! Потеряв себя для близких?!

– Отец, уберите руку!

– Йева!

– Не смейте даже касаться его! – вскричала Йева, пугаясь озлобленного вида отца. – Это мой ребенок! Вы сами прожили долгую жизнь. У вас был сын Теодд, и вы носили на руках внуков, но лишили меня всего этого, забрали возможность завести семью!

– Я забрал? Я забрал?! Я дал тебе взамен все, что мог! Вечную жизнь! Офурт с замком! Войска! Я отвадил врагов от границ, чтобы ты могла спать спокойно!

– Мне противен… ваш Офурт… – графиню трясло. – Я его ненавижу всей душой… Мне не нужно ваше бессмертие… Оно нужно вам, а не мне! Вы ради своей прихоти отдали мне дар Райгара!

– Твой разум помутился. Отдай мне ребенка! Или я сам вырву его и размозжу об стену на твоих глазах!