Не будь советнику так плохо, то Мартиана начали бы пытать еще при нем. Но в последнее время Илла сильно сдал, и теперь каждое движение требовало от него усилий. Целыми днями он спускался в пытальные подвалы по крутым ступеням, чтобы снова подняться и опять спуститься; все это ему давалось через силу. А когда Юлиан мягко предложил, чтобы старика носили, то тот лишь в исступлении сорвался на него.

* * *

Время тянулось долго. Свет за окном медленно померк. Илла стал медленно приходить в себя под умелыми руками лекаря и мага-целителя. Дигоро, прикрыв глаза, покачивался на табурете у дверей комнаты. Впереди предстояла долгая ночь с пытками, чтением мыслей и выуживанием правды.

Юлиан раздумывал о Мартиане и его причастности к заговору. Если будет схвачен Абесибо Наур, рассуждал он, то почти все проблемы исчерпают себя. В глазах его вспыхнул огонь мести, когда он вспомнил, как архимаг едва не поймал Вериатель.

Наконец, сумерки спустились на город, и в распахнутое окно ворвалась летняя прохлада ночи.

Илла Ралмантон поднялся. Он, отдохнувший, взялся за свою любимую трость, выпрямил с хрустом спину и покинул полутемную комнату. По коридору ему навстречу со всех ног бежал смотритель тюрьмы: вспотевший, бледный и перепуганный.

– Достопочтенный! Достопочтенный! – кричал он.

– Что такое?

– Убили, убили!

Илла насторожился, как голодный и злой пес.

– Кого?

– Мартиана Наура, достопочтенный. Проникли в тюрьму, убили охрану. Перерезали узнику горло!

Трость Иллы спешно застучала по коврам, и он заторопился в тюрьмы. С трудом спустился по узким ступеням, выщербленным временем, и попал в пытальную. Там уже стоял Гоголос, сын военачальника Рассоделя Асуло и начальник королевской гвардии. Он, заслонив собой узкий лестничный проход, упер руки в боки и с нахмуренными бровями смотрел на убитых стражей.

Услышав стук трости, Гоголос обернулся и пропустил спешащего советника вниз.

У стены сидел на матраце из соломы Мартиан Наур. Змеи все так же шипели в тазу, кусая распухшие ноги, но узника это уже не волновало – он был мертв. Ручьи крови из перерезанного горла залили его рубаху, а пустой взгляд янтарных глаз уставился в пол. Некогда красивое лицо теперь глядело маской отрешения от мира сего. Два истязателя лежали тут же рядом; один из них еще держал в руках игральную карту с гарпией.

Но смотрели все не на охранников, не на убитого. Взор всех был прикован к алой пелерине, которая возлежала на плечах Мартиана. Некогда такая была и у Вицеллия Гор’Ахага, точь-в-точь. Судя по всему, ее накинули уже после смерти. Илла сжимал до белизны тонкие губы, глядя на эту пелерину. Только на нее. И хмурился.

– Этих двух убили ледяным клинком, – отчеканил Гоголос. – Криоманты. Нападающих было несколько. Они проникли в тюрьмы. Убили быстро. Куда идти – знали.

– Кто их пустил?

– Фальшивая грамота. Показали и спрятали со слов охраны.

– А архимаг покидал свои покои?

Гоголос качнул головой.

– Нет, он под охраной. Достопочтенный Наур находился в своих покоях в Ученом Приюте.

Юлиан вместе с остальной свитой стоял сбоку и слушал. Пока Гоголос рассказывал детали проверки, он не переставал смотреть на убитого. Будь у него шанс испить его крови, хотя бы чарку – он бы все выведал. Но мог ли он это сделать? Любая попытка приблизиться к мертвецу уже будет расценена подозрительно.

Если бы Мартиана отравили, думал он, тогда можно было бы списать пробу крови на проверку ядов в крови. Но у мертвеца была перерезана глотка. И Юлиан вздохнул от горького разочарования. Перед ним лежал ответ, который он не смел взять в руки, перед ним лежала месть Абесибо, которая раскрыла бы сущность старейшины.

– Достопочтенный, – наконец, спросил он осторожно. – Позвольте мне проверить алую пелерину. Нет ли там посланий от убийц? Не отравлена ли она?

Но вместо того, чтобы дать добро, советник лишь хмуро мотнул головой, также не сводя глаз с пелерины.

– Нет… Там ничего не будет…

– Мы все проверим! – возвестил Гоголос.

– Проверяйте… – отозвался хмуро Илла. С трудом отведя взор от алой пелерины, он покинул тюрьму, будто и позабыв уже об убитом.

В последующие дни он отвергал все зацепки касаемо смерти такого важного изменника, как Мартиан. И тогда Юлиан понял, что советник намеренно заводит расследование в тупик; этим символом Вицеллия ему будто что-то напомнили из его темного прошлого.

Элегиар.

2153 год, осень.

Стражник на Западных воротах снял ненадолго шапель, подшлемник и подставил свою вспотевшую лысину солнцу. В Элегиаре уже воцарилась осень, но воздух был еще порой то по-летнему удушлив, то по-осеннему свеж и приятен.

Нахлобучив шлем обратно, дабы не влетело от Воймилия, который делает обход раз в два часа и контролирует смену караула, Меральд снова прижал протазан древком к животу.

Мимо Меральда и его напарника тянулись бесконечной вереницей, как гусеницы, подводы с урожаем. Кто-то уже возвращался с рынка. Стражник зевнул, продолжая сквозь полуприкрытые веки глядеть на черные повязки на рукавах или шляпах горожан. Да что ж такое, думал он, уже 16-й день миросета, а солнце печет так нещадно, будто на дворе середина лета!

В стороне промелькнула фигура с пустыми руками, без корзин и мешков, и Меральд силой заставил себя перестать зевать.

– Эй ты! Кто таков? – зычно спросил он.

Незнакомец замер как вкопанный, отчего сзади идущий мул боднул его головой и заревел.

– Я? Человек! Свободный!

– Я вижу, что человек, у тебя на лбу это написано! Кто таков и почему покидаешь город в дневное время?

Особых причин приставать к какому-то горожанину у Меральда не было. Но вот не понравилась ему эта веснушчатая, приторно-смазливая морда, а значит, надо спросить.

– К реке надо, – последовал неуверенный ответ.

– Зачем?

«Точно про метку магическую знает, неспроста ко мне пристает, – подумал встревоженно Момо. – Дрянь! Так и знал, не надо было покидать город! Болван… Болван…»

– В прачечную иду… – ответил он.

– В прачечную? А чем городские не устроили? А?

– Дороже…

– А почему без вещей?

– Так это… Забирать иду…

– Ну ладно. Иди уже. Но коль что нарушишь, то знай, я слежу за тобой! Я все вижу!

И Меральд, чувствуя, что только что исполнил часть своего долга блюстителя порядка, облокотился об обитые металлом ворота и растворился мыслями в грезах, как будет праздновать надбавку к жалованью. Он уже скопил себе достаточно монет, чтобы упасть в нежные объятья суккубки в борделе на Баришх-колодцах.