В тот вечер в «Бересфорде» белой вороной была она. Но подобно закаленному в боях странствующему проповеднику, не обращала внимания на болтовню и колкости и была совершенно уверена, что Господь когда-нибудь непременно вознаградит ее за терпение. И вот день расплаты наступил. Практически день взятия живой на небо. Какая неожиданная и приятная возможность – поменяться ролями. Потому что, поскольку речь зашла о юге Франции, нам обеим стало совершенно ясно, кто тут слабое звено.

– Ну что ж, – решила я свернуть разговор, – я очень рада, что теперь вы все уже вернулись обратно.

– О, так мы вовсе не все вернулись… – остановила она меня, нежно коснувшись двумя пальчиками моей руки.

Я заметила, что цвет лака для ногтей у нее в точности соответствует цвету помады.

– Нет, мы, конечно, собирались вернуться все вместе. Но затем, практически прямо перед отплытием судна, Тинкер сказал, что вынужден немного задержаться в Париже. По делам. А когда Ив сказала, что хочет домой и точка, он ее подкупил (заговорщицкая улыбка), пообещав ужин на Эйфелевой башне (еще одна заговорщицкая улыбка). Но, знаете, – продолжала Висс, – Тинкер собирался в Париж вовсе не по делам!

– ?

– Он собирался посетить магазин Картье!

Надо отдать Висс должное: она все-таки добилась того, что на щеках у меня вспыхнул румянец.

– Перед отъездом в Париж Тинкер отвел меня в сторонку и сказал, что пребывает в полном недоумении. Некоторые мужчины ведь абсолютно безнадежны в подобных вопросах. Рубиновый браслет, сапфировая брошь, sautoir de perles[146]. Он не знал, что лучше купить.

Естественно, я ни о чем спрашивать не собиралась. Но для Висс мое молчание ничего не значило. Она вытянула вялую левую лапку и продемонстрировала мне бриллиант размером с виноградину.

– И я просто посоветовала, чтобы он купил ей что-нибудь в этом роде.

Когда я добралась до своей Одиннадцатой улицы, голова у меня все еще немного кружилась после разговора с Висс, я решила зайти в магазин и пополнить свои запасы: купила новую колоду карт, банку арахисового масла и бутылку второсортного джина. Плетясь по лестнице к себе в квартиру, я почувствовала довольно аппетитный запах и с некоторым удивлением поняла, что молодая женщина из квартиры 3В успела в совершенстве приготовить мамин болоньезе и, возможно, даже улучшила этот рецепт. Придерживая локтем пакет с покупками, я повернула ключ в замке, перешагнула через порожки и чуть не наступила на письмо, явно подсунутое под дверь. Я быстро поставила пакет на стол и подняла письмо.

Конверт был цвета слоновой кости, и на нем выдавлен рисунок: раковина гребешка, но марки никакой не было. Зато адрес был написан идеальным, прямо-таки каллиграфическим почерком. Вряд ли мне когда-либо доводилось видеть свое имя в столь изящном исполнении. Каждая буква «K» была высотой в дюйм, и ее завитки элегантно спускались со строки, как бы простираясь под остальными буквами и загибаясь кверху, точно носки арабских бабушей.

Внутри была визитная карточка с золотым обрезом, такая толстая, что пришлось надорвать конверт, чтобы ее вытащить. В ее верхнем углу было то же изображение раковины, а внизу красиво написаны число и время, а также – просьба «оказать честь своим присутствием». Холлингзуорты приглашали меня на очередную вечеринку на свежем воздухе – в данном случае на празднование Дня труда. Находясь в океане, за несколько сотен миль от берега, Уоллес Уолкотт в очередной раз и весьма тонко ухитрился проявить ко мне милосердие, при этом ничуть меня не обидев.

Глава шестнадцатая

Превратности войны

На этот раз, когда я приехала в Вайлэвей, мне не пришлось пробираться кружным путем через сад и колючие изгороди – я, как и все остальные, подъехала прямо к главному входу. Но чувствовала себя немного не в своей тарелке, поскольку Фран сумела-таки убедить меня приобрести новое платье на распродаже в «Мейс» – на ней это платье смотрелось гораздо лучше, чем на мне, – и теперь я никак не могла отделаться от надоедливого ощущения, что мне все же следовало пройти через сад и продираться сквозь зеленую изгородь. И тут, как бы дополнительно подчеркивая мою неуверенность, мимо меня пронеслись два юнца, явно студенты колледжа, которые еще в дверях скинули на руки лакея пальто и тут же прихватили с подноса услужливого официанта по бокалу шампанского – проделав все это, они ни разу даже не посмотрели ни на кого из слуг. Не имея на собственном счету абсолютно никаких достижений, эти юнцы уже выглядели не менее самоуверенными, чем американские «флайбойз»[147] под конец Второй мировой войны.

У входа в огромную гостиную и точно в том месте, где их никак нельзя было обойти, представители семейства Холлингзуорт образовали некий импровизированный заслон, здороваясь с гостями: там выстроились в ряд мистер и миссис Холлингзуорт, двое их сыновей и одна из невесток. Когда я назвала свое имя, мистер Холлингзуорт приветствовал меня вежливой улыбкой человека, давным-давно переставшего следить за чередой бесконечных знакомых своих сыновей. Но тут к нему наклонился один из старших сыновей и шепнул:

– Это подруга Уоллеса, пап.

– Ах, так это та самая молодая дама, о которой он говорил во время последнего телефонного разговора? Как же, как же! – И мистер Холлингзуорт прибавил якобы исключительно для меня: – Тот его звонок наделал много шума, юная леди.

– Девлин, – одернула его миссис Холлингзуорт.

– Да, да. Я же знаю Уоллеса практически с рождения. Так что, если вам, юная леди, захочется что-то о нем узнать, а сам он рассказывать об этом откажется, вы просто приходите ко мне и спрашивайте сколько угодно. Ну а пока что чувствуйте себя здесь как дома.

Снаружи на террасе было довольно ветрено. Хотя солнце еще не зашло, дом был освещен целиком и полностью, словно заверяя гостей, что, если погода переменится к худшему, все они могут остаться на ночь. Мужчины в смокингах вели легкую беседу с дамами в изысканных украшениях из рубинов и сапфиров, а также в пресловутых sautoir de perles. Эта была та самая, уже знакомая мне элегантность, которую я имела возможность наблюдать в июле, только теперь элегантными выглядели целых три поколения: рядом с седовласыми титанами, целующими в щечку своих очаровательных крестниц, болтались молодые повесы, то и дело выводившие из себя тетушек всякими двусмысленными комментариями, сделанными sotto voce[148]. Несколько человек и вовсе явились прямо с пляжа и с полотенцами на плечах направились прямо к дому, пышущие здоровьем, дружелюбные, и явно не испытывали ни капли смущения