испанском конфликте, стало неприлично и даже недопустимо говорить о том, что ты направляешься именно в Испанию, даже когда ты был приглашен на обед в капитанскую каюту (и сидел за столом между Морганами из Филадельфии и сестрами Бризвуд, которых сопровождала их тетя). И, разумеется, ничего подобного нельзя было говорить иммиграционным чиновникам в Саутгемптоне. Ты просто говорил, что решил съездить в Париж, чтобы повидаться с бывшими одноклассниками, а заодно прикупить пару картин. Затем ты на поезде доезжал до Дувра, пересаживался на судно, идущее в Кале, потом на автомобиле добирался до юга Франции, а оттуда было уже рукой подать: ты пересекал испанскую границу либо автостопом, через Пиренеи, либо наняв рыбачий траулер и следуя на нем вдоль побережья.

– Увидимся, Майк, – сказал Уоллес, стоя у сходней.

– Удачи вам, мистер Уолкотт.

Когда Уоллес повернулся ко мне, я сказала ему, что просто не знаю, что мне теперь делать со своими субботами.

– Может, мне предложить свои услуги твоей матери? Я могла бы выполнять какие-то ее поручения, – предложила я.

– Кейт, – сказал он, – тебе вообще не следует… ни у кого быть на побегушках. Ни у меня. Ни у моей матери. Ни у Мэйсона Тейта.

Когда мы с Майклом возвращались обратно, в салоне автомобиля царила настолько мрачная, почти похоронная атмосфера, что мы оба в нее погрузились и почти все время молчали. Молчание я нарушила, лишь когда мы, проехав по мосту, оказались в Манхэттене.

– Как вы думаете, Майкл, он будет осторожен?

– Раз уж это война, мисс, то осторожность выглядела бы как предательство главной цели.

– Да. Наверное, вы правы.

За окном машины проплыла городская ратуша. В Чайнатауне миниатюрные старушки толпились возле уличных тележек с какой-то ужасного вида рыбой.

– Мне вас домой отвезти, мисс?

– Да, Майкл.

– На Одиннадцатую улицу?

Как это мило, что он спросил. Хотя, если б я назвала адрес Уоллеса, он, по-моему, тут же отвез бы меня туда. Припарковался бы у тротуара и открыл заднюю дверцу, а швейцар Билли распахнул бы передо мной дверь, а лифтер Джексон отвез бы меня на одиннадцатый этаж, где я еще несколько недель старалась бы прогнать призрак своего будущего. Но в хранилище адвокатской фирмы терпеливо ждала своей очереди груда рождественских подарков, а Майкл вскоре вытащил бы брезентовый чехол и накрыл им коричневый «Бентли»; и в охотничьем клубе Джон и Тони сняли бы со стены «ремингтон» и «кольт» и спрятали их в сейф. Возможно, и мне пришло время избавиться от своего стремления к идеалу и убрать его прочь.

В четверг после отъезда Уоллеса я после работы забрела на Пятую авеню – просто чтобы посмотреть на витрины в «Бергдорфе». Собственно, я еще раньше заметила, что они завешены перед показом свежей коллекции.

Зимой, весной, летом, осенью – я всегда ждала в «Бергдорфе» очередной линейки одежды. Стоя там у окна, я чувствовала себя царицей, получившей в подарок одно из тех украшенных самоцветами яиц, на поверхности которого была кропотливо воссоздана в миниатюре некая изысканная сценка. Всматриваешься в нее одним глазом, теряя всякое чувство времени, восхищенная чудом каждой точно воспроизведенной детали.

Да, именно «восхищенная чудом». Ибо на витринах «Бергдорфа» никогда не лежал нераспроданный товар со скидкой тридцать процентов. Они существовали для того, чтобы изменять жизнь женщин, проходивших мимо по авеню; одним они предлагали зависть, другим – самодовольство, но абсолютно всем – проблеск возможного. И осенью 1938 года мое пасхальное яйцо работы Фаберже не принесло мне разочарования.

Витрины были оформлены в стиле волшебных сказок из книг братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена, только на каждой декорации «принцесса» была заменена фигурой некоего мужчины, а «принц» был одной из нас, женщин.

В первом окне некий молодой лорд с черными как вороново крыло волосами и безупречной кожей торжественно возлежал под цветущим деревом, и его изящные руки были сложены на груди. А рядом с ним стояла щеголеватая молодая женщина (в красном жакете-болеро от Скиапарелли); ее волосы были коротко, по-военному острижены, на поясе висел меч, а в руках она сжимала поводья своего верного коня. С абсолютно земным и исполненным сострадания видом она смотрела на своего принца, не торопясь будить его поцелуем.

В следующем окне с возрожденческим искусством была воспроизведена оперная декорация: сотня мраморных ступеней спускалась от дверей дворца на вымощенный каменной плиткой двор, посреди которого в тени огромной тыквы прятались четыре мышки. На заднем плане виднелась фигурка золотоволосого королевского пасынка, который бегом сворачивал куда-то за угол, а на авансцене на коленях стояла принцесса (в отлично сидящем маленьком черном платье от «Шанель») и решительно смотрела на сделанный из хрусталя сапожок для дерби. Судя по выражению ее лица, она была совершенно готова незамедлительно призвать к действию все свое королевство – от пехотинцев до камергера – и всех заставить от зари до зари искать по всей округе юношу, которому подойдет этот ботинок.

– Это ведь вы, Кейти? Я не ошиблась?

Обернувшись, я увидела рядом с собой чопорную брюнетку – это была Вистерия, Висс из маленького штата Коннектикут. Если бы меня попросили описать, не глядя, в каком стиле эта Вистерия могла бы быть одета в августовский полдень, я бы предположила, что в стиле американского Садового клуба, и ошиблась бы. Висс была одета с безупречной элегантностью в кобальтовое платье с короткими рукавами и шляпу с ассиметричными полями из той же ткани.

Помнится, на вечеринке у Тинкера и Ив мы с ней едва успели обменяться несколькими словами, и сейчас я была слегка удивлена, с чего это она вообще вздумала ко мне подойти. Мы обменялись ничего не значащими любезностями, и она держалась весьма дружелюбно, а глаза у нее прямо-таки сияли от радости. Естественно, наш разговор вскоре свернул на то, как они отдыхали в Европе. На мой вопрос, понравилось ли ей, она с восторгом воскликнула:

– О, это было чудесно! Идеальный отдых. Вы когда-нибудь бывали на юге Франции? Нет? Погода в июле там просто потрясающая, а еда невероятно вкусная. Но дополнительным удовольствием для нас была компания Тинкера и Ивлин. Тинкер так красиво говорит по-французски! Знаете, если компания состоит из двух молодых пар, это всегда неким образом стимулирует, привносит остроту в каждый час общения. И купание на отмели ранним утром… и неторопливый второй завтрак с видом на море… и поздние ночные вылазки в город… Хотя Тинкер, конечно (легкий смешок), способен придать особую пикантность утреннему купанию, а Ив – ночным вылазкам.

В итоге я все-таки начала понимать, зачем она ко