На следующий день они устроили себе нечто вродеторжественного ужина. В попавшейся на пути деревеньке Эсси и Геральт купилиосвежеванного ягненка. Пока торговались, Лютик стащил немного чеснока, лука иморкови из огорода за домом. Отъезжая, они еще стянули котелок с забора закузней. Котелок был слегка дыряв, но ведьмак заделал дыру Знаком Игни.

Ужин имел место на поляне, в глубине леса. Костер веселопотрескивал, котелок побулькивал. Геральт заботливо помешивал в нем палочкой,изготовленной из ошкуренной макушки елочки. Лютик чистил лук и тер морковь.Глазок, которая понятия не имела о готовке, развлекала их игрой на лютне искабрезными куплетами.

Это был прощальный ужин, потому что утром им предстояло расстаться.Утром каждый должен был отправиться своим путем на поиски чего-то такого, что уних, вообще-то, уже было. Но не знали они, что уже обладают этим, даже недогадывались. Не догадывались, куда приведут их дороги, по которым завтра импредстояло отправиться. Каждому в отдельности.

Когда они наелись, напились подаренного Дроухардом пива,посплетничали и посмеялись, Лютик и Эсси устроили певческое соревнование.Геральт, заложив руки под голову, лежал на подстилке из сосновых лап и думал,что никогда не слышал таких прекрасных голосов и таких прекрасных баллад. Думало Йеннифэр. Думал и об Эсси. И было у него предчувствие, что… Под конец Глазокна пару с Лютиком исполнили известный дуэт Цинтии и Вертверна, прелестную песнюо любви, начинающуюся словами: «Немало слез я пролила…» Геральту казалось, чтодаже деревья наклонились, слушая их.

Потом Глазок, пахнущая вербеной, легла рядом с ним,втиснулась ему под руку, положила голову на грудь, вздохнула два раза испокойно уснула. Ведьмак уснул гораздо, гораздо позже.

Лютик, глядя на угасающий костер, еще долго сидел один, тихопотренькивая на лютне.

Все началось с нескольких тактов, из которых сложиласькрасивая, спокойная мелодия. Стихи, соответствующие мелодии, рождалисьодновременно с нею. Слова вплетались в музыку, застывали в ней, как мушки впрозрачно-золотистых кусочках янтаря.

Баллада рассказывала о неком ведьмаке и некой поэтессе. Отом, как ведьмак и поэтесса встретились на берегу моря, под крики чаек, какполюбили друг друга с первого взгляда. О том, как прекрасна и сильна была ихлюбовь. О том, как ничто, даже смерть, не в состоянии было уничтожить этулюбовь и разлучить их.

Лютик знал – мало кто поверит в историю, рассказаннуюбалладой, но не грустил об этом. Он знал, что баллады пишут не для того, чтобыим верили. Их пишут для того, чтобы волновать сердца.

Спустя несколько лет Лютик мог бы изменить содержаниебаллады, написать, как все было на самом деле. Но не сделал этого. Ведьистинная история не взволновала бы никого. Кому хочется слушать о том, чтоведьмак и Глазок расстались и больше уже никогда не встретились? О том, чточетыре года спустя Глазок умерла от оспы во время бушевавшей в Вызиме эпидемии?О том, как он, Лютик, пронес ее на руках между сжигаемыми на кострах трупами ипохоронил далеко от города, в лесу, одинокую и спокойную, а вместе с ней, какона и просила, две вещи – ее лютню и ее голубую жемчужину. Жемчужину, с которойона не расставалась никогда.

Нет, Лютик оставил первоначальную версию баллады. Но всеравно так и не спел ее. Никогда. Нигде. Никому.

Утром, еще в темноте, к бивуаку подкрался голодный и злющийоборотень, но, увидев, что это Лютик, послушал немного и ушел.

На первый труп он наткнулся около полудня.

Вид убитых редко волновал ведьмака, гораздо чаще емудоводилось глядеть на останки совершенно равнодушно. На этот раз равнодушен онне был.

Пареньку было лет пятнадцать. Он лежал навзничь, широкораскинув ноги, на губах застыло что-то вроде гримасы изумления. Несмотря наэто, Геральт знал, что мальчик погиб сразу, не страдал и, скорее всего, даже незнал, что умирает. Стрела попала в глаз, глубоко засев в затылочной кости.Стрела была снабжена полосатыми, покрашенными желтым, маховыми перьямифазанихи, которые торчали над метелками трав.

Геральт осмотрелся и легко нашел то, что искал: вторуюстрелу, двойника первой, вонзившуюся в ствол сосны всего в шести шагах позади.Он знал, что произошло. Мальчик не понял предупреждения, услышал свист и ударстрелы о ствол, удивился и побежал не в ту сторону, куда указывала стрела,велевшая остановиться и немедленно убираться из леса. Шипящий, ядовитый иоперенный свист, короткий звон наконечника, врезающегося в дерево. Ни шагудальше, человек, говорил этот свист и этот удар. Прочь, человек, немедленно убирайсяиз Брокилона. Ты завоевал весь мир, человек, тебя везде полным-полно, ты всюдуприносишь с собой то, что именуешь современностью, эрой изменений, чтоназываешь прогрессом. Но нам здесь не нужен ни ты, ни твой прогресс. Нам ненужны перемены, которые ты несешь. Нам не нужно все то, что ты приносишь. Свисти удар. Прочь из Брокилона!

«Прочь из Брокилона, человек, – подумал Геральт. –Не имеет значения, что тебе лишь пятнадцать и ты продираешься сквозь лес,ошалев от страха, не в состоянии отыскать дороги домой. Не имеет значения, чтотебе уже семьдесят и надо идти за хворостом, иначе тебя за ненадобностьювыгонят из халупы, не дадут есть. Не имеет значения, что тебе всего-то шестьлет и тебя приманили цветы, голубеющие на залитой солнцем поляне. Прочь из Брокилона!Свист и удар!»

«Раньше, – еще подумал Геральт, – прежде чемубить, предупреждали дважды. Даже трижды».

«Раньше, – подумал он, трогаясь в путь. – Раньше.Ну что ж, прогресс».

Лес, казалось, не заслуживал дурной славы, которойпользовался теперь. Правда, он был чудовищно диким и труднопроходимым, но этобыла обычная путаница дебрей, в которых каждый просвет, каждое солнечное пятно,пробившееся сквозь кроны, и усеянные листьями ветви больших деревьев немедленноиспользовались десятками молодых берез, ольх и грабов, ежевикой, можжевельникоми папоротником, покрывающим густыми побегами хрустящий ковер из праха, сухихветок и поросших мхом гниющих стволов самых старых деревьев, тех, что проигралив борьбе, тех, которые дотянули до конца дней своих. Но чаща не молчалатяжелым, зловещим молчанием, которое, казалось бы, больше соответствовало этомуместу. Нет, Брокилон жил. Бренчали насекомые, шуршали под ногами ящерки, бегалирадужные жуки-бегунки, тысячи пауков дергали блестящие от капель паутинки, дятлыразделывали стволы резкими очередями ударов, верещали сойки.

Брокилон жил.

Но ведьмак не дал себя обмануть. Он знал, где находится.Помнил о мальчике со стрелой в глазу. Во мхе и игольнике замечал белые кости,по которым бегали красные муравьи.