Отчасти мне хочется, чтобы Франко отнес меня прямо на балкон, но, пройдя со мной через парадные двери, он лишний раз покажет, что пытается меняться, позволяя видеть себя не только издалека.

– Рада, что ты выжил, – язвительно усмехаюсь я. – Итак, что нас ждет дальше?

– Следующее общественное мероприятие в этом сезоне – праздник Полнолуния.

– Праздник Полнолуния, – эхом повторяю я.

– Еще один зачарованный бал. И нет, в этот раз я не стану заставлять Оги занять мое место.

Я быстро кое-что подсчитываю в уме.

– Полнолуние будет…

– В субботу.

А на следующий день, в воскресенье, мне исполнится девятнадцать, и я освобожусь от заключенных сделок. Значит, ночь бала станет для меня последней во дворце. Во мне мешается беспокойство и возбуждение.

Франко склоняется ближе и, чуть поддразнивая, спрашивает:

– Ты ведь будешь рядом со мной в качестве прекрасной пары?

При слове «прекрасная» трепещет сердце, но я заставляю его успокоиться. Ведь принц не знает, как я выгляжу на самом деле. И даже если понял, что на маскараде Новолуния на мне не было чар, я все же носила маску, скрывавшую большую часть лица. Да и когда мы столкнулись в переулке, он вовсе не посчитал меня прекрасной.

– А у меня есть выбор? – спрашиваю я.

– Конечно, нет.

Он улыбается мне, а я ему, с удивлением поняв, что сердце замирает в груди. Должно быть, от волнения, ведь я снова попаду на бал. Но в этот раз мне не придется прятаться, ведь я надежно буду скрыта чарами. А по окончании вечера все закончится, и я обрету свободу.

Свободу!

Конечно, я должна быть взволнована до дрожи. Впрочем, так и есть. Но откуда во мне взялась эта нотка печали?

* * *

Остановившись несколько раз, чтобы поговорить с гостями, слугами и обитателями дворца, мы наконец добираемся до коридора, ведущего в мою комнату. Но, не дойдя несколько шагов до двери, Франко вдруг останавливается и поворачивается ко мне.

– Мне понравился сегодняшний день, – признается он. – Гораздо больше, чем я мог представить.

– Потому что я заставила тебя общаться?

Он улыбается, но все же колеблется с ответом.

– Потому что ты сказала правду и заставила понять, какой я и каким должен быть. Ну, и разговоры с людьми с глазу на глаз… оказались не так уж плохи.

У меня вспыхивают щеки.

– Мне тоже понравился сегодняшний день.

Он ловит мой взгляд и, кажется, хочет что-то еще сказать. Делает шаг ближе, но в этот миг дверь в комнату распахивается. Возникшие на пороге сводные сестры дружно притворно ахают.

– Ваши высочества, – восклицает Имоджен, и обе приседают в реверансах.

Имоджен переводит взгляд с меня на Франко и обратно, наблюдая за нами с живым интересом. Я вновь вспоминаю утренний разговор, не слишком тонкую попытку сестры выяснить, насколько мы с принцем близки на самом деле. И ощущаю какую-то мстительную смелость.

Даже не раздумывая, я подхожу к Франко, приподнимаюсь на цыпочки и целую его в щеку. Всего лишь быстро касаюсь губами, но внутри все переворачивается. Я ощущаю трепет, дыхание сбивается. Он же удивленно открывает рот. Что я наделала?

Отступив назад, я изучаю его лицо, но взгляд упорно возвращается к щеке, к которой только что прижимались губы. Я до сих пор ощущаю прикосновение его теплой кожи. С трудом отведя глаза, я вдруг понимаю, что он пристально рассматривает мой рот.

Во имя ветра, что я натворила?

По лицу принца расползается медленная улыбка.

– Для чего это?

Я судорожно пытаюсь отыскать верный ответ.

– У нас ведь зрители, – шепчу я.

– Точно. – Принц качает головой, и улыбка исчезает. Похоже, он разочарован.

Франко вдруг берет меня за руку и, словно настоящий джентльмен, прижимается губами к тыльной стороне ладони. На долю секунды внутри все сжимается. Его поцелуй такой же мимолетный, как тот, что я запечатлела на щеке, и все же кажется столь же смелым, дерзким и интимным.

Больше не сказав ни слова, принц выпускает мою руку и поспешно направляется прочь по коридору. Я тут же вспоминаю, как он спрыгнул с балкона после вечера в опере. Тогда я не сомневалась, что Франко презирал меня за опасную песню, но сегодня он признался, что просто смутился, хотя так и не объяснил почему. Может, он и сейчас смущен? Не потому ли, что почувствовал себя обязанным ответить на мой поцелуй? Или дело в другом?

Я смотрю вслед принцу, пытаясь взять себя в руки. Лишь сумев выровнять дыхание, я натягиваю на лицо маску безразличия и поворачиваюсь к сестрам. И натыкаюсь на каменный взгляд Имоджен. Я поджимаю губы, пытаясь сдержать самодовольную усмешку.

Возможно, было глупо и дерзко целовать принца в щеку, но, коль скоро мне удалось поставить Имоджен на место, значит, поцелуй того стоил.

«Стоил лишь из-за Имоджен? – насмехается моя дикая натура. – А разве все дело не в ответном поцелуе? Во внутренней дрожи и сердце, трепещущем в груди, словно стая бабочек? Или в том, как до сих пор горят губы и покалывает руку, которой он коснулся?»

«Нет, – мысленно отвечаю я голосу. – Конечно же нет».

Конечно. Же. Нет.

Я расправляю плечи и с высоко поднятой головой прохожу мимо сводных сестер в комнату.

Франко

Завернув за угол коридора, ведущего к комнате Эм, я останавливаюсь и прислоняюсь к стене, пытаясь выровнять дыхание. Хвала Всесущей, что сейчас здесь больше никого нет и меня не видят в подобном состоянии, ведь я веду себя как дурак.

Я подношу ладонь к щеке, касаясь места, все еще хранящего тепло ее губ. Когда она поцеловала меня, я словно оцепенел и настолько поразился, что с трудом удержался на ногах. Как и в тот миг, когда я услышал ее напев, внутри разлилось тепло, поползло по рукам и ногам, усиливая ощущения. Свет словно стал ярче, а звуки громче.

Все это длится уже неделю, с самого вечера в опере.

Обычно на фоне окружающих мои собственные чувства притупляются, но на этой неделе они кажутся настолько яркими, что мне с трудом удается читать чью-либо энергию. Или, точнее, энергию Эм, ведь подобное происходит лишь рядом с ней. Когда она улыбается, дразнится или касается губами щеки…

Во имя ночи, что со мной?

Я думал, если буду избегать Эм, то смогу привести мысли в порядок и понять, как себя с ней вести. Но в последние дни, когда я видел девушку, то становился глупым и неловким. Совсем как в юности, пока не научился при помощи шуток и обаяния держать других на расстоянии – чтобы спрятать свое истинное «я» от чужих глаз, избавив остальных от беспокойства обо мне, а себя от их жалости.