пулевых, представляешь? И хоть бы что. Так, о чем мы там говорили?

— О Люциусе, — Джеймс сел у койки с полным стаканом воды и аккуратно прижал его к растрескавшимся губам Нины. Она пила жадными, большими глотками до боли в горле.

— Верно. Готов поспорить, что он жив и скоро обрадует нас своим присутствием.

— В прошлый раз ты поспорил с Ричардом и пришлось набивать эту пошлятину на шее, — напомнил ему Джеймс про лавровую ветвь, не сводя с Нины изучающего взгляда. Похоже, он хотел высмотреть в ней что-то недосягаемое глазам.

— В этот раз я больше уверен. У меня чутье на такие вещи.

— Тогда спорим. На твой «Харлей».

— Идет. Но если я прав, ты сбреешь бороду. И волосы тоже.

Нина едва не поперхнулась водой:

— Что? — спор казался настолько абсурдным своей неравноценностью, что даже в некотором роде увлекал.

— А ты знаешь, какой он урод без бороды? На это стоит посмотреть.

— По рукам, — согласился Джеймс. — Нина — свидетель.

Стороны обменялись крепким рукопожатием, и Грей, повеселев, направился к двери:

— Что ж, оставлю вас ненадолго, — он покинул палату, и воздух замер в тишине.

Какое-то время Нина и Джеймс глядели друг на друга, не решаясь заговорить. Даже глаза не выдавали мыслей. Так много было тем и так мало слов. Он вдруг смущенно улыбнулся, точно подумав о чем-то забавном. У нее не выходила из головы кровавая бойня.

Наконец, Нина рискнула прервать молчание:

— Где Ричи?

— Ушел. Думаю, больше мы его не увидим.

Вновь наступила пауза длительного безмолвия.

— Ты меня напугала.

— Разве тебя можно напугать? — недоверчиво усмехнулась Нина.

— Представь себе, — теплые, шершавые ладони мягко сжали ее руку.

От неожиданности и приятного волнения перехватило дух. Наплыв чувств заставил сердце трепетать, и разум на мгновение впал в сладостное забвенье.

— Давайте-ка кое-что уточним. Вы, господин Митчелл, мне в отцы годитесь.

— Я бы даже сказал в прадеды, — счастливый, он откинулся на спинку стула. — Но я времени не по зубам, знаешь ли. Мне всегда будет тридцать два.

— Тридцать два? — изогнула бровь Нина.

— Согласен, война прибавила морщин. Теперь уже неважно.

— За это ты мне и нравишься.

— Любишь постарше?

— Люблю уверенность с прочным внутренним стержнем.

— Про стержни поговорим в другой раз.

Дверь приоткрылась. В палату вернулся Грейсон с бумажным стаканчиком кофе в одной руке и свернутой газетой — в другой. Джеймс выпустил руку Нины, смутившись его появлением.

— Все-то эти журналюги вынюхают: «Жертва бродячих собак воскресла на операционном столе»…

— Рановато врачи меня на тот свет списали, — улыбнулась Нина, надеясь сгладить прозвучавший заголовок. Она посчитала, что Джеймсу и Грею лучше было не знать о причинах ее чудесного возрождения.

— А ты что хотел? Это же Порт-Рей…

Власть над телом постепенно возвращалась, и Нина вдруг ощутила, что все это время в ее кулаке был зажат крохотный предмет. Придя в замешательство, она поднесла к лицу медный ключик на цепочке, вызывав всеобщий немой вопрос.

— Люк… — Нина закрыла глаза и поморщилась, доставая встречу с Люциусом из зыбких воспоминаний.

— Сбросился со скалы, — подсказал Грей.

— Приходил ко мне.

Зависло длительное молчание, в продолжении которого все пытались осмыслить сказанное.

— Дьявол! — первым очнулся Грейсон. — Я же говорил, что он жив! Когда его ждать? К ужину вернется?

— Нет, — покачала головой Нина. — Он не вернется в Порт-Рей.

Джеймс, до этого побледневший в страхе поражения, довольно заулыбался:

— Напомни, условия спора? Я, может, и старичок, но, кажется, ты сказал «жив и скоро обрадует нас своим присутствием»?

Лицо Грейсона замерло в выражении глубокого возмущения. Он зажал подмышкой газету и отвесил Джеймсу подзатыльник, не вызвав у того ничего, кроме хохота.

В этом споре было двое проигравших.

Нина не видела необходимости задерживаться в больнице, и уже через месяц она шла под руку с Грейсоном сквозь двери и двери, навстречу чистому воздуху и ранней весне.

Грей за это время снял квартиру с двумя комнатами и гостиной в не самом дорогом доме, требующем ремонта. Спальня Нины оказалась темной во всем — темный деревянный пол, темные старинные обои, мебель из темного дуба. Но скупые краски интерьера значительно преображал золотой свет с окон, насыщая атмосферу теплом. Солнца в Порт-Рее стало неожиданно много.

Удивительным оказалось и поведение Джеймса. Он сохранял дистанцию. Спать ложился, куда взгляд упал, а падал тот далеко не всегда в пределах дома.

— Не знаю, что на него нашло, — поделился однажды Грейсон. — Вечно где-то пропадает, задерживается допоздна.

— Ему нужно время, чтобы принять перемены, — Нина не знала, кого пыталась этим успокоить, но наседать на Джеймса с расспросами не считала нужным. В конце концов он был старше ее на целую жизнь и точно понимал, что делает.

Между тем на улице уже таял снег. Весна в этом году пришла рано. Говорят, в Порт-Рее такое случилось впервые. Весну Нина любила, весной она чувствовала невероятный подъем духа, бодрость и жизнь. Будто она пробуждалась вместе с природой. Вооружаясь энергией, Нина залечивала оставшиеся шрамы и ждала полного выздоровления. Тайник «Барнадетт» ждал ее выздоровления.

Ранняя весна сменилась цветением, сухими дорогами и молодой листвой на деревьях. Воздух стал другим. Живым и теплым. Нина отворила окно, впуская в комнату запахи сирени. Солнце мягко обняло лицо, и сердце наполнилось радостью.

Снизу послышался рев двигателя мотоцикла. У дома остановился знакомый «Харлей». Нина вытянула шею, всматриваясь в водителя. Джеймс снял шлем, освобождая коротко стриженные волосы. Иной увидел бы в его начисто бритом лице что-то отталкивающее, даже подлое, но Нина изучала перемены с чувством любопытства, проникаясь все большим интересом к отрывшимся чертам.

Возвращение в «Барнадетт» Нина предвкушала с нетерпением, но обернулось оно болезненными ощущениями. Нина глядела на сгоревший дотла особняк с ощущением легкой тоски. Он был ей домом, с него все и началось.

Говорят, когда-то в этих стенах рождалась джазовая музыка, гениальные идеи и сотни головокружительных романов. Но Нина знала «Барнадетт» другим. Там тоже звучала музыка; днем и ночью. Там шнырял по теням желтоглазый демон. Там раскладывали пасьянсы, смотрели автогонки, сочиняли фортепианные сонаты и театральные пьесы. И только там играли в «анонимного антихриста».

Теперь в этом месте лежали руины, предоставленные вандалам и любителям мистических заброшек.

Нина прошла в развалины. Под ногами захрустел песок, камни, битая плитка. Воздух здесь пропитался острым запахом сухости и пыли. Закоптелые стены и горы углей обнажались свету и всем ветрам, а лестничный пролет влек в безоблачное небо.

— Знатная была вечеринка, — не удержался Джеймс от колкой реплики. Однако улыбка на его лице так и не возникла.

На том он быстро