полковника Ветренко понести совершенно неоправдываемые потери. Кончив разговор с подполковником Балаховичем, я начал объяснять господам офицерам, в чем именно состояла задача. Подполковник Балахович спросил у меня разрешения высказать господам офицерам по этому поводу свое мнение; я разрешил, но, когда подполковник Балахович сказал, что будто бы я нападаю на офицеров на неудачу набега, я его оборвал и заявил, что единственно, кого я обвиняю в этой неудаче, – это его, подполковника Балаховича. Поговорив еще немного с офицерами, я уехал обратно в штаб.

Впечатление, получившееся у меня от частей, находившихся на острове Перрисар (Норка), было самое хорошее. Население было исключительно русское, занимавшееся рыболовством. Представители населения просили меня договориться с эстонскими властями относительно разрешения им рыбной ловли, иначе они будут обречены на голодовку.

Вернувшись поздно вечером в деревню Разин, я приказал начальнику штаба поручику Видякину упразднить штаб отряда подполковника Балаховича как являющийся совершенно излишним, Талабский отряд приказал переименовать в Талабский полк, отряд полковника Ветренко переименовать в 53-й Волынский полк на том основании, что ядром его были остатки 53-го пехотного Волынского полка, прибывшие вместе с полковником Ветренко с Украины, Конный отряд приказал переименовать в Конный полк имени Булак-Балаховича, а батарею капитана Смирнова в Конную батарею. Это были совершенно необходимые первые шаги для преобразования партизанского отряда в чисто строевую часть. После подписания приказа о переименовании я решил ехать с докладом к командиру корпуса и немедленно выехал в Юрьев, дабы испросить на то разрешение. Перед самым моим отъездом явился ко мне подполковник Балахович с просьбой о разрешении произвести набег на Раскопель, за успех которого он ручался на основании донесений своих разведчиков. Я дал свое согласие, причем указал подполковнику Балаховичу, что он своими боевыми действиями должен оправдать себя за неудачу последнего набега.

На следующее утро, с разрешения начальника Эстонской дивизии, я отправился на несколько дней в Ревель. В Юрьеве мне стало известно, что финны окончательно рассорились с эстонцами и уезжают обратно в Финляндию. В Ревель я приехал поздно вечером, на следующее утро явился к командиру корпуса и доложил ему о мероприятиях, принятых мною для создания из партизанского отряда более боеспособной части. Побывав в штабе и там же повидав кое-кого из русских, находившихся в Ревеле, я усмотрел, что штабом все недовольны, главный упрек, который ему делали, это отсутствие энергии и самостоятельности. Между прочим, я говорил с полковником Генерального штаба Крузенштерном121 и с графом Паленом, причем оба они, так же как и многие другие, говорили о необходимости перемены в командном составе. По мнению всех, единственный, кто ввиду неприезда генерала Арсеньева мог и должен бы принять командование корпусом, – это я. Даже присяжный поверенный Иванов, с которым я виделся и который, очевидно, был в тесной связи с балаховцами, говорил мне то же самое. На все эти разговоры и намеки я ответил, что, конечно, если я действительно буду признан единственным подходящим человеком, – я от командования корпусом не откажусь, но что никаких подкопов под полковника Дзерожинского производить не намерен и что приму назначение только в том случае, если оно будет произведено законным путем, то есть если буду назначен на эту должность Главнокомандующим генералом Лайдонером, считая всякий иной путь для себя неприемлемым, дабы избежать подобных же инцидентов в будущем. Пробыв в Ревеле 3 дня, я поехал обратно в Юрьев и еще по дороге в вагоне узнал об удачном набеге подполковника Балаховича на базу Чудской флотилии Раскопель. Немедленно по приезде в Юрьев я вызвал к себе подполковника Балаховича и приказал ему подробно доложить о набеге, который был чрезвычайно удачен. Подполковник Балахович собрал свой отряд в количестве около 300 охотников на острове Перрисар, двинулся прямо на восток и, благополучно миновав береговые посты, свернул вдоль берега Чудского озера на юг, прямо на базу Раскопель; занял врасплох без потерь базу, продержался на ней несколько часов и за это время успел вывезти все самое ценное, между прочим, 3 автомобиля, радиостанцию, несколько пулеметов, массу табаку, папирос и довольно большое количество денег. Я приказал всю добычу собрать в назначенное место и сделать ей подробную опись, но, конечно, большую часть добычи разобрали партизаны, и в опись попала едва ли V ее часть. Опыт этого набега показал мне, что действительно, когда подполковник Балахович хорошо осведомлен о расположении находящегося перед ним противника, его партизаны могут провести отряд незамеченным в тыл красных и этим гарантировать успех набега при почти полном отсутствии потерь.

Должен несколько остановиться на отличившемся в этом набеге поручике Опарнеке, который с командой подрывников и лазутчиков за несколько дней до набега отправился в тыл к красным для взрыва моста у станции Ям. Через два дня поручик Опарнек вернулся и доложил, что мост у станции Ям ему взорвать не удалось, но что им взорван один из железнодорожных мостов ближе к Пскову. Донесение это впоследствии вполне оправдалось. После возвращения с набега на Раскопель части вверенной мне бригады расположились вдоль Чудского озера: правый фланг соприкасался с эстонцами у Нового Раппина, левый фланг был на острове Перрисар. Бригада несла на занимаемом участке разведывательную службу, причем были выделены резервы. Наиболее крепко был занят остров Перрисар, на нем находился Талабский полк и Георгиевский отряд. Сделал это я потому, что остров нам необходимо было держать, так как с него было удобно делать набеги и отражать всякие попытки большевиков переправиться на нашу сторону, действуя им в тыл. Набеги небольшими отрядами в разных пунктах участка, с целью разведки и беспокойства большевиков, делали мы за этот период довольно часто. Со своей стороны большевики несколько раз делали попытки переправиться через пролив, но неудачно.

В конце февраля месяца противник стал теснить эстонские части, занял линию железной дороги у станции Печоры. У Раппина обозначилось большое сосредоточение его сил, а вместе с тем по всей линии эстонского фронта большевики начали проявлять активные действия. Эстонские части на нашем правом фланге были очень неважные и при первом же натиске большевиков начали весьма поспешно отходить. Большевики повели энергичное наступление довольно значительными силами от Нового Раппина и вдоль по линии железной дороги Псков – Валк и на Мариенбург, с очевидным намерением разрезать эстонскую дивизию на 2 части. Положение делалось серьезным, и прорыв эстонского фронта мог стать угрожающим для городов Юрьева и Верро. Приехав в Юрьев и переговорив с начальником Эстонской дивизии полковником Пускаром и начальником штаба капитаном Генерального штаба Мунтом о серьезности положения, я решил сосредоточить на своем правом фланге возможно