тоже перешли в наступление, переправились на правый берег реки Наровы, и к весне оба берега оказались в наших руках. Это давало возможность сосредоточить весь корпус в этом районе. В боях на Нарове за зимний период особенно отличился своими набегами храбрый поручик Данилов – начальник партизанского отряда, и конный отряд полковника Бибикова.

* * *

Как я уже говорил, в Ревеле, еще до начала нашей операции, завязалась борьба вокруг вопроса о том, кому стать во главе Северного корпуса. Все боевое офицерство безусловно было на моей стороне и с нетерпением ждало моего назначения. Главнокомандующий генерал Лайдонер, во время одного из моих приездов в Ревель, еще раз лично подтвердил, что желал бы видеть меня во главе Северного корпуса и что назначение мое будет им подписано в ближайшие дни; между прочим, генерал Лайдонер сказал мне, что он мне доверяет не только как офицеру, но и как лицу, носящему известное имя, слово которого является для Эстонии гарантией от каких-либо агрессивных действий со стороны русского оружия. Вокруг вопроса о назначении нового командующего корпусом поднялись разные нежелательные толки; очевидно, были и противники моего назначения (чем я и объясняю то обстоятельство, что оно так долго задерживалось), и я решил для окончательного выяснения своего положения лично съездить в Ревель.

В момент моего отъезда на Юрьевском вокзале произошел следующий характерный инцидент: я узнал от начальника станции, что в экстренном поезде едет финский полковник Кальм; ввиду того что поезда шли переполненными или с большим опозданием, я просил начальника станции устроить мне поездку в том же поезде, на что он ответил мне, что полковник Кальм человек весьма грубый и необязательный и что поэтому будет лучше, если я обращусь к нему лично. Узнав, что полковник Кальм находится в станционном здании, я подошел к нему, назвал себя и в самой вежливой форме спросил его, не будет ли он так любезен и не возьмет ли меня и моих спутников в свой поезд. Полковник Кальм весьма грубо ответил, что русским офицерам он не желает оказывать никаких одолжений. Меня это взорвало, но я пересилил себя и отошел, не желая затевать скандала. Немного погодя полковник Кальм приказал одному из своих солдат уступить мне стул, на что я громко заметил, что так как финны вообще лишены вежливости, то я отказываюсь воспользоваться его любезностью. На этом инцидент кончился. Он ясно указывает, какое настроение царило тогда среди финских военных; впрочем, должен прибавить, что Кальм, «эрзац-полковник», и на службе в русской армии, насколько я знаю, состоял недолго. Финские добровольцы отряда полковника Кальма, возбужденные своим командиром, тоже стали проявлять относительно русских офицеров и солдат агрессивные действия и начали срывать у них кокарды и погоны. Я категорически приказал чинам бригады при таком озорстве прибегать к оружию. Об этом приказе я официально сообщил эстонскому командованию лично по моем приезде в Ревель. Я мог это смело приказать, так как эстонцы ненавидели добровольцев-финнов за их буйство и чрезмерно нахальное поведение. Кажется, два или три раза действительно были случаи вооруженных столкновений, после чего финны перестали нас затрагивать, так как эти столкновения кончались для них очень плачевно; неофициально мне было доложено, что два или три финна были в Юрьеве убиты партизанами Балаховича. Помню, что подполковник Балахович очень возмущался срыванием погон и кокард. Кто мог тогда подумать, что в недалеком будущем этот офицер начнет в русской армии пропагандировать снятие погон у господ офицеров и солдат! Полковник Кальм прославился тем, что самовольно «реквизировал» у полковника Зейдлица123 его очень ценную скаковую и заводскую конюшню.

Живший в Ревеле присяжный поверенный Иванов много говорил о какой-то своей партии, которую он называл «Народная Практическая партия», но что это была за партия и кто в ней участвовал, не было известно ни мне, ни, кажется, никому другому. Г-н Иванов быстро втерся в русские круги Ревеля, а также снискал покровительство эстонского правительства. Впечатление он производил человека умного и энергичного. С подполковником Балаховичем он завел самую тесную дружбу, а меня он начал в Ревеле усиленно рекламировать. Г-н Иванов усиленно работал за немедленное признание независимости Эстонии, в необходимости чего и я был с ним согласен. Пытался г-н Иванов, в качестве общественного деятеля, вмешиваться и в обсуждение боевых задач, но я каждый раз обрывал его, давая понять, что это дело его совершенно не касается. За последнее время он часто навещал Балаховича в Юрьеве, и я встречался с ним неоднократно. Среди русских общественных деятелей Ревеля с появлением г-на Иванова произошел раскол и завязалась отчаянная борьба: одни были за Иванова, другие против него, причем большинство склонялось не на его сторону. В Ревеле он был выбран русским консулом, в Юрьеве председателем какого-то русского общества, в Валке тоже играл какую-то роль, одним словом, вокруг его имени поднялся большой шум, велась политическая и партийная борьба и страсти русских общественных сил разгорались. Благодаря постоянным приездам Иванова в Юрьев к подполковнику Балаховичу, где я с ним встречался, и благодаря тому, что он вел агитацию за назначение меня командующим корпусом и поднимал кругом этого дела шумиху, многие думали, что и я нахожусь с ним в тесной связи, чего в действительности никогда не было; напротив, я совершенно определенно просил его меня никак не рекламировать в издаваемой им газете «Новая Россия», в которой он усиленно восхвалял подполковника Балаховича и его отряд, про меня ничего не писать и никаких нелегальных шагов, направленных против полковника Дзерожинского или в пользу моего скорейшего назначения, не предпринимать.

Приехав в Ревель, я явился к полковнику Дзерожинскому, переговорил с ним о дальнейших боевых планах и о переформировании корпуса; я определенно заявил ему, что никаких шагов против него, как командующего корпусом, предпринимать не имею права и не буду, но что если выяснится, что для пользы дела мне придется принять командование корпусом, то отказаться от этого командования я не считаю себя вправе. Полковник Дзерожинский с высказанным мною мнением вполне согласился.

К празднику Пасхи в Ревель были вызваны почти все начальники отдельных частей для разрешения вопроса о том, где лучше сосредоточить корпус: на Нарвском или на Псковском фронте. Когда начальники отдельных частей съехались, вопрос о командовании корпусом стал еще более остро. По этому вопросу состоялось несколько частных совещаний чинов, на которых присутствовал и начальник штаба полковник Валь. Было вынесено частное принципиальное решение о том, что мне от командования корпусом уклоняться не следует, тем более что это совпадает и с желанием эстонского Главнокомандующего. Полковнику