Валю было поручено предпринять в этом направлении шаги, переговорить с полковником Дзерожинским и с генералом Лайдонером. Это частное решение каким-то путем стало известно русским общественным деятелям и подняло целую бурю в лагере противников г-на Иванова, которые мое предполагаемое назначение приписывали его агитации и боялись, что с назначением этим усилится и сам г-н Иванов и его партия. Страх этот был абсолютно ничем не обоснован, тем более что как раз в это время я узнал, что г-н Иванов тайно от меня ведет какую-то странную игру, и вообще его действия мне начали казаться весьма подозрительными.

Встретившись с полковником Генерального штаба Крузенштерном, проживавшим в Ревеле в качестве частного лица, я официально предложил ему в случае назначения меня командующим корпусом быть у меня начальником штаба. Полковника Крузенштерна я знал давно и ценил его: мы были одного выпуска из Пажеского корпуса, где он был фельдфебелем.

Вскоре я был снова приглашен генералом Лайдонером для переговоров; выяснилось, что он желает моего назначения, но хочет дать немного успокоиться общественному мнению, что находит более выгодным и для меня, так как вряд ли мне будет приятно, если с моим назначением общественные страсти разгорятся еще больше. Я совершенно с ним согласился, но высказал ему то же самое мнение, которое уже говорил полковнику Дзерожинскому, прибавив, что раз решено менять командующего корпусом, то для пользы дела я полагаю, что нужно произвести эту перемену возможно скорее. После этого меня вызвал полковник Дзерожинский и сказал, что он желает передать мне командование корпусом без назначения дня сдачи и приема. Я согласился, но заявил, что разговоров вокруг этого вопроса так много, что я рискую попасть в конце концов в глупое положение, а потому прошу теперь же точно назначить день передачи мне командования. День был назначен, и я уехал в Юрьев на двое суток для отдачи необходимых распоряжений.

Вернувшись из Юрьева, я поехал к полковнику Крузенштерну, назначенному начальником штаба вместо полковника Валя, и узнал, что назначение мое не должно состояться, согласно с письмом, полученным из Гельсингфорса от генерала Юденича. Я поехал к полковнику Дзерожинскому, который мне передал, что от генерала Юденича получено письмо, в котором он, генерал Юденич, адмиралом Колчаком назначен Главнокомандующим Северо-Западным фронтом, что он просит полковника Дзерожинского никаких перемен в командном составе корпуса не производить, что союзники окажут корпусу материальную помощь, а флот их окажет ему поддержку, а потому корпусу надлежит занять Нарвские позиции. Я заявил полковнику Дзерожинскому, что я соглашался на командование корпусом не из-за соображений личной выгоды, а для пользы дела и продолжаю считать, что раз это было решено, то это и надлежит провести в жизнь; раз же решено намерение это оставить, то я в смешное положение ставить себя не желаю и прошу вовсе уволить меня от службы. Все последующие дни полковник Дзерожинский, полковник Крузенштерн и другие уговаривали меня отказаться от моего решения, указывая на то, что для пользы общего дела я должен остаться в составе корпуса. Было решено, что штаб корпуса перейдет в город Везенберг для общего руководства боевыми действиями, оставив в Ревеле лишь отдел снабжений, все же боевые части корпуса сосредоточатся на Нарвском фронте под общим моим командованием. Я согласился остаться. Вновь было собрано совещание начальников отдельных частей, на котором, ввиду заявления, полученного от генерала Юденича о помощи, обещанной англичанами, было решено сосредоточить корпус на Нарвском фронте. Решение это было доложено генералу Лайдонеру, который его утвердил, хотя лично и находил, что для корпуса Псковский фронт является более выгодным, нежели Нарвский. Во время одного моего посещения, когда вопрос коснулся дальнейших военных действий корпуса, генерал Лайдонер мне заявил, что он считает Псковское направление более выгодным для корпуса. «Взятие Петрограда – это вопрос политический» – так выразился он. Того же мнения постоянно придерживался и я, и изменил ему лишь вследствие категорического заявления генерала Юденича о помощи армии со стороны английского флота.

К Пасхе многие офицеры корпуса получили награды; солдат было решено наградить Георгиевскими крестами. Подполковник Балахович был произведен в полковники и, согласно моему ходатайству, назначен инспектором кавалерии корпуса; устроил я это для того, чтобы удалить его от партизан его отряда и тем прекратить в корпусе стремление к партизанщине. Из опыта на Юрьевском фронте я снова вынес твердое убеждение, что партизаны хороши лишь для набегов; при обороне, а также при организованном, серьезном наступлении их достоинства (сплоченность, знание местности, хорошо организованные лазутчики) парализовывались отсутствием дисциплины; в мирной же обстановке они приносили общему делу определенный вред: слушались они, да и то весьма относительно, только своего «батьки», который разрешал им своевольничать и грабить, что вызывало совершенно справедливые жалобы местного населения. В деле ведения войскового хозяйства партизанские замашки не поддавались никакому учету; списочное состояние людей и лошадей всегда было преувеличено по крайней мере втрое, а когда нужно было выставить ряды, расчет с действительной наличностью никогда не сходился. Начальником снабжения отряда полковника Балаховича был подъесаул Пермикин124, человек весьма умный и энергичный, но отлично знающий все входы и выходы и великолепно усвоивший практику и навыки партизанского ведения хозяйства. Разобраться в его отчетности не было никакой возможности, и хаос в делопроизводстве не поддавался никакому описанию. Я, будучи еще в Юрьеве, просил полковника Дзерожинского о назначении комиссии по проверке отчетности и хозяйства отряда. Комиссия эта была назначена и приехала в Юрьев (я в это время был на фронте), приступила было к работе, но весьма скоро работа прекратилась и комиссия более не появлялась. Потом уже мне передавали, что будто бы подъесаул Пермикин так ее напугал, что она как можно скорее разъехалась. Назначить же проверочную комиссию из чинов бригады было невозможно, так как все офицеры были между собой друзья-приятели и они, конечно, покрыли бы один другого. Таким образом, отчетность балаховского отряда и осталась непроверенной. Впрочем, даже если бы и удалось комиссии произвести проверку отчетности, то вряд ли бы ей удалось достигнуть каких-либо положительных результатов, так как при партизанском ведении дела учет и проверка вообще трудно осуществимы. Недостатком этим, то есть плохим ведением хозяйства и запутанностью отчетности, страдали и другие части, и искоренить его возможно было лишь постепенно, то есть переменяя командный состав. Выработать же из бригады вполне строевую часть, что я ставил конечной целью, было невозможно, не наладив хозяйства, а это пока являлось невыполнимым за полным отсутствием надежных людей. Я доложил это командиру корпуса. Все денежное и иное довольствие мы получали от эстонского правительства, и этим объяснялось, почему