Каждый раз, когда я расстраиваюсь из-за неудачи или, как мне кажется, из-за своей ошибки, это происходит потому, что я пытаюсь залезть в чужую форму, которая не подходит мне и не подходила никогда.

Когда я что-то делаю, я хочу быть совершенно уверенной в том, что это необходимо. Такова моя природа. Тогда я всецело отдаюсь процессу. Может быть, я начинаю поздно, но все наверстываю. Просто удивительно, как все устроено.

Поэтому, я думаю, неплохо, когда вы оглядываетесь назад и размышляете о том, каким вы были ребенком, что вам нравилось делать и что приносило удовлетворение. А потом нужно вернуться к тем вещам или методу, который вы использовали для преодоления препятствий. Если вы этого не сделаете, то будете биться головой о стену всю свою взрослую жизнь.

История Кимберли Харрингтон напоминает нам о том, что возрастающая с годами настойчивость больше всего нужна для того, чтобы снова и снова открывать в себе повествование, которое соответствует истинному «я».

Со мной это произошло на конференции для руководителей в 2016 году. Нам дали очень простое задание. Организаторы попросили каждого записать пятьдесят достижений в своей жизни, тех, что вызывают самую большую гордость. Среди них надо было указать и те, которые вы перечисляете в резюме, и те, что вы постесняетесь упомянуть. Например, однажды вы отгадали весь кроссворд в «New York Times». Есть и другие предметы тайной гордости. Мои граничили с безумием.

Были весенние каникулы в Стэнфорде, и казалось, что половина кампуса уехала кататься на лыжах. Я раньше никогда не вставал на лыжи, у меня не было на это денег. Но как бегун я находился в отличной форме. Я пробегал больше ста километров каждую неделю.

В субботу я натянул беговые кроссовки и направился по Сэнд-Хилл-роуд на запад от кампуса, с мыслью совершить двадцатикилометровый забег, потом выпить пива и отправиться поиграть в софтбол. На восьмом километре меня посетила безумная идея. Может, повернуть направо, на крутой подъем с извилистым шоссе, которое ведет к горам Санта-Крус на горизонте? Я начал четырехсотметровый подъем, желая удовлетворить свое любопытство и вернуться обратно. Но на вершине меня посетила еще одна безумная идея. Почему бы не сбежать по западному склону горы, прямо к Тихому океану?

Я не взял с собой ни воды, ни еды. К тому моменту, когда я достиг пляжа Сан-Грегорио, в сорока километрах от места моего старта, у меня упал уровень сахара в крови и я умирал от жажды. Денег у меня не было. Поэтому я сделал то, чего никогда не делал и даже представить себе не мог. Я встал перед центральным магазином Сан-Грегорио и начал просить деньги, чтобы купить банку энергетика и пару сниккерсов. Потом мне следовало автостопом вернуться домой, но меня снова осенило: почему бы не совершить пробежку в обратном направлении? Я могу бежать медленно.

Прежде чем я добрался до подножия гор на равнине, мне встретился англичанин на велосипеде, который составил мне компанию. Я мог бежать в своем темпе, энергетик больше не бултыхался у меня в животе. Перед самыми горами попутчик распрощался со мной, и теперь мне предстояло карабкаться четыреста метров самостоятельно. На вершине, в деревушке под названием Скайлонда, я потратил последние собранные монеты на кока-колу и еще один сниккерс. Потом я отдыхал достаточно долго перед тем, как откупорить колу и выпить ее одним глотком. И – вниз по склону в Стэнфорд. Я шел с одной мыслью: это сумасшествие, но я не могу остановиться.

Когда до кампуса оставалось три километра, я так устал, что мной овладела паранойя и дикая злость на идиотов в машинах, которые, как мне казалось, пытались сбить меня. Потом я понял, что бегу по проезжей части. Я плохо понимал, что происходит, но как-то ухитрился добраться до своей комнаты. Я прихватил три бутылки кока-колы из столовой, потом затащил в душ стул. Поставив его под воду, я содрал пропитанную потом одежду и окровавленную обувь, уселся и сидел так, попивая колу, довольно долго. Постепенно я почувствовал полный восторг. Эй, парень, ты только что пробежал восемьдесят километров за семь с половиной часов, вверх и вниз по горам!

Теперь, спустя сорок один год после того сумасшедшего и великого пробега, я поместил это достижение в первую строку своего списка из пятидесяти пунктов. Целью упражнения было определение мотивации, которая заставила меня совершить этот пробег. Я узнал нечто очень важное и теперь жалел, что оно не открылось мне десятилетиями раньше.

Оказалось, я достигаю наилучшего результата, когда что-то исследую, а не пытаюсь доказать.

Во время того пробега я узнал, что любопытство заставляет меня обогнуть следующий холм и взобраться на его вершину. Я рассуждал так: интересно, что случится, если я пробегу немного дольше? Если я пробегу еще одну милю – терпеливо, упорно, – просто чтобы взглянуть? Что, если я попрошу денег? Я не планировал пробег как соревнование или проверку твердости характера; я вообще ничего не планировал. Одна мысль об этом все разрушила бы. Я просто взбирался на один холм за другим терпеливо и упорно, а закончил тем, что вскарабкался на гору – дважды.

Для меня это сработало.

Я понял, что преуспевал в тех условиях, когда мной руководило любопытство. Как только это случалось, на передний план выходило желание исследовать. Я мог максимально сосредоточиться и полностью отдаться процессу. Меня тянуло, а не толкало: увлекала прекрасная сила – я не мог не исследовать. Упорство и терпение снизошли на меня, и мне не нужно было специально приманивать их. Это было великое озарение о том, кто я и что мной движет. Я расцветал, когда изучал мир, когда делал шаг вперед, без определенной цели, просто чтобы посмотреть, что там дальше по дороге. В таких ситуациях я чувствовал магическую влекущую силу и упорство приходило без усилий.

Я не думаю, что ранние цветы могут так рассуждать. Большинство из них руководствуются целью – получить высокие баллы за SAT, учиться на одни пятерки, попасть в элиту. Такое отношение всегда работает. Конвейер ранних достижений красиво вознаграждает их установку на конкуренцию.

После пробега я понял, что я другой. Меня вело любопытство, страсть к исследованию, открытиям – и в меньшей степени цель, конкурентная борьба, желание выиграть. Это стало путем к успеху, которым я теперь шел в бизнесе, жизни и в увлечениях. Удовлетворение любопытства служило мне топливом. В конце концов, этот способ продуктивнее, потому что я никогда не выгорал от любопытства. Я мог ощущать истощение сил, если преследовал четко установленную цель в течение ограниченного периода времени или бросался в конкурентную борьбу ради самой борьбы. Люди назвали бы меня лентяем. Но я не лентяй, я просто устроен иначе, чем ранние цветы.

А раз вы читаете эту книгу, я подозреваю, что и вы тоже.

* * *

У цветения нет крайних сроков. История будущего – это карандашный набросок, а не каменная скрижаль. Не существует фиксированной хронологии для самоопределения, не бывает возрастных рамок для открытий. Ученые поддерживают идею о том, что, теряя некоторые способности, мы приобретаем другие, которые перевешивают утраченные. Следовательно, нам не стоит спрашивать: чего можно достичь, невзирая на нашу природу и жизненный опыт? Лучше спросить: чего мы можем достичь благодаря этому?