Князь Андрей вопросительно посмотрел на своегособеседника и ничего не ответил.

— Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, чтоваш долг — скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, moncher, c`est de l`heroisme. [мой дорогой, это героизм. ]

— Нисколько, — сказал князь Андрей.

— Но вы un philoSophiee, [философ, ] будьте жеим вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг,напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более негодны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, выможете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба.Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойнопоедем в моей коляске.

— Перестаньте шутить, Билибин, — сказалБолконский.

— Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите.Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Васожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армиии мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.

И Билибин распустил кожу, чувствуя, чтодилемма его неопровержима.

— Этого я не могу рассудить, — холодно сказалкнязь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».

— Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой,вы — герой, ] — сказал Билибин.

В ту же ночь, откланявшись военному министру,Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге кКремсу быть перехваченным французами.

В Брюнне всё придворное населениеукладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князьАндрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшембеспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, чтоневозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака,князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскиватьглавнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армиидоходили до него дорогой, и вид беспорядочно-бегущей армии подтверждал этислухи.

«Cette armee russe que l`or de l`Angleterre atransportee, des extremites de l`univers, nous allons lui faire eprouver lememe sort (le sort de l`armee d`Ulm)», [«Эта русская армия, которую английскоезолото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмскойармии)». ] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началомкампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою,чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается,кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».

Князь Андрей с презрением смотрел на этибесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки,повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, вчетыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди,покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов,лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков иофицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные инеободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего-то, сиделиодинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпаминаправлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено илимешки, чем-то наполненные.

На спусках и подъемах толпы делались гуще, истоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на рукахподхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромкии надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, тоназад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула,и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этотбеспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумалБолконский, вспоминая слова Билибина.

Желая спросить у кого-нибудь из этих людей,где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, водну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами,представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правилсолдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязаннаяплатками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда еговнимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер,заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то,что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщинапронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из-под фартука и,махая худыми руками, выскочившими из-под коврового платка, кричала:

— Адъютант! Господин адъютант!.. Ради Бога…защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7-го егерского… не пускают; мыотстали, своих потеряли…

— В лепешку расшибу, заворачивай! — кричалозлобленный офицер на солдата, — заворачивай назад со шлюхой своею.

— Господин адъютант, защитите. Что ж это? —кричала лекарша.

— Извольте пропустить эту повозку. Разве вы невидите, что это женщина? — сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.

Офицер взглянул на него и, не отвечая,поворотился опять к солдату: — Я те объеду… Назад!..

— Пропустите, я вам говорю, — опять повторил,поджимая губы, князь Андрей.

— А ты кто такой? — вдруг с пьяным бешенствомобратился к нему офицер. — Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты)начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, — повторил он, — влепешку расшибу.

Это выражение, видимо, понравилось офицеру.

— Важно отбрил адъютантика, — послышался голоссзади.

Князь Андрей видел, что офицер находился в томпьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят.Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того,чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], ноинстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, каккнязь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднялнагайку:

— Из-воль-те про-пус-тить!

Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.