Лишь Юдхиштхира отрицательно покачал головой, явно не убежденный этими доводами.

И он был абсолютно прав. Обещание защищать трон Хастинапура от всех посягательств, которое Бхишма дал в молодости, было для него так же священно, как и любовь к внукам. Именно поэтому, когда после ряда успешных наступлений Арджуны, Дурьодхана обвинил Бхишму в причастности к успеху Пандавов, тот лишь начал биться еще более неистово и ожесточенно. Среди наших воинов ходили слухи, что сам Яма Приносящий Смерть спустился на землю. При виде его серебряной колесницы даже храбрейшие из них покидали строй и обращались в бегство, что, впрочем, не спасало их от гибели. Правила справедливой войны уже не соблюдались. В ежедневных столкновениях с неистовым Бхишмой наши войска редели. С наступлением ночи мрак отчаяния окутывал наш лагерь, и мои мужья все с большей ясностью осознавали, что легенды сбываются слово в слово. Он их не убьет, нет, в этом не возникнет необходимости, потому что оставшись без армии, они обречены на поражение.

На девятый день, когда по свидетельствам Вьясы, война достигла переломного момента, состоялась великая битва между Арджуной и Бхишмой. Но сердце юноши не принимало участия в битве. Несмотря на наставления Кришны, Арджуна не смог поднять руку на близкого человека, с которым делился своими детскими радостями и горестями. На лице Бхишмы при этом не было и тени сомнения. Он методично пускал стрелу за стрелой до тех пор, пока одна из них не поразила Арджуну.

Между этими атаками Бхишма с леденящим кровь спокойствием выпускал астры, которые уничтожали целые отряды наших воинов. Поняв, что нашей армии грозит полное уничтожение, взбешенный Кришна выпрыгнул из колесницы и устремился к Бхишме. Неустрашимый воин бросил оружие и упал перед Кришной на колени. На его лице было выражение, больше всего напоминавшее надежду:

— Неужто ты наконец пришел освободить меня, Говинда? Сполна ли я отплатил за совершенную кражу?

Кришна занес над ним клинок, но Арджуна, памятуя о клятве друга никогда не сражаться, остановил его.

— Не смей нарушать свое слово ради меня. Это будет страшным грехом! — вскричал он. — Клянусь, завтра я снова сойдусь с Бхишмой один на один и поведу себя как истинный кшатрия перед лицом врага, отбросив и воспоминания, подрывающие боевой дух, и страх перед грядущими сожалениями.

Кришна пристально посмотрел на друга, словно не узнавая его, и очень медленно опустил клинок. Затем он заговорил, обращаясь к Бхишме:

— О Васу, свои оковы ты создал своим деянием. Единственный, кто может даровать тебе свободу — это ты сам.

Позже я спросила Арджуну, что его дед имел в виду, говоря о краже? Как ни старалась, я не могла представить кристально честного, почтенного главу рода вором. И почему Кришна назвал его странным именем Васу? И о каком деянии шла речь?

Арджуна лишь пожал плечами. Старейшины постоянно упоминают какие-то мистические события далекого прошлого, которые имеют значение лишь для них самих. А что касается Кришны, то понадобилась бы целая жизнь, чтобы вникнуть в смысл хотя бы малой доли его высказываний, уж я-то знаю.

Однако я не могла позволить всем этим вопросам остаться без ответов. И даже не столько по причине, именуемой Юдхиштхирой «вероломным женским любопытством». Дело в том, что предания имели ценность. Еще ребенком я поняла, что их надо уметь толковать и сохранять на будущее, чтобы не повторять чужие ошибки снова и снова. Поэтому я ждала подходящего момента, чтобы получить все ответы. Он представился даже раньше, чем я предполагала.

* * *

Глубокой ночью, по настоянию Кришны, Пандавы отправились в шатер Бхишмы с непокрытыми головами. Они коснулись его ступней и спросили, каким образом его можно убить. И он рассказал с сочувствием и облегчением, что им надо делать.

И вот Сикханди поставили перед колесницей Арджуны, его распущенные волосы развевались на ветру. Он вызвал Бхишму на бой, но тот сложил свой лук со словами:

— Амба, ты же знаешь, я не буду сражаться с тобой.

Больше он не прикоснулся к луку, даже когда Арджуна, со слезами на глазах, пускал в него стрелу за стрелой, и Сикханди, тоже плача, закрывал лицо руками.

Немало песен было сложено о том, как Бхишма упал на ковер из стрел, пронзивших его. В тот день военные действия были приостановлены, обе армии горевали плечом к плечу. Бхишма попросил подложить ему что-нибудь под голову, но когда Дурьодхана принес ему шелковые подушки, он отказался. Только Арджуна понимал, о чем просит Бхишма, и пустил три стрелы в землю, чтобы его дедушка опустил на них голову, Бхишма при этом улыбнулся, несмотря на боль.

Бхишма умер не сразу. Его душа покинула тело в благоприятный час, когда солнце начинало свой долгий путь на север. Он испустил последний вздох только после выполнения своего последнего долга, научив Юдхиштхиру премудростям правления, которые Дурьодхана не захотел перенять у него. В то время новости о войне поступали к нему каждый день, и воины обеих сторон приходили к нему за советом. Стаи лебедей пролетали над ним, оплакивая его. Люди шептали, что это были божественные создания в облике птиц, несущие послания небес. Ночью у Бхишмы тоже были гости. Они приходили к нему один за другим, окутанные плащом таинственности, чтобы поговорить с ним о том, что нельзя было обсудить в присутствии других.

Откуда я об этом знаю? Я была одной из них.

* * *

Я отправилась навестить Бхишму в самую первую ночь, когда месяц был хрупким, как кончик ногтя, а тени на земле дрожали от резких порывов ветра. Я изо всех сил старалась передвигаться бесшумно, потому что опасалась вопросов Кунти, которая хотела, чтобы я пришла днем, с подобающим сопровождением. Но официальный визит лишил бы меня возможности говорить свободно, задавать те вопросы, которые мучили меня годами. Как мог человек, который выше всего ставил честность, называвший меня своей милой внучкой и позволивший мне поверить, что любит меня, хранить безмолвие, когда я взывала к нему о помощи в тот роковой день, когда я стала жертвой несправедливого решения судей?

Оставив позади костры постовых, я немного расслабилась. Я не думала, что уже встречу кого-нибудь. Вожди обеих армий, которые не отходили от Бхишмы весь день, сейчас отдыхали, набираясь сил перед очередным кровопролитным днем, ибо даже смертельное ранение не могло остановить войну. Из почтения к положению Бхишмы стороны решили продолжать боевые действия в некотором отдалении. Но никто не мог замаскировать зловоние гниющих тел и заглушить надрывные крики раненых. Причиняли ли они страдания Бхишме, в то время как он лежал, окутанный паутиной собственной боли. Жалел ли он о содеянных разрушениях? Или он видел в них следствие выполнения своего долга? Меньшее зло на пути к абсолютному добру?

* * *

Я заблуждалась, полагая, что рядом с Бхишмой никого не будет. Подле него на коленях стоял человек, склонившись до земли. Я слышала, как дед сказал слабым голосом:

— Кто это, чьи слезы обжигают меня сильнее, чем раны?

Я, нырнув за куст, услышала, как мужчина отвечал сдавленным голосом: