— Это Карна. Я пришел, чтобы просить прощение за все то, чем я вызвал твой гнев, дедушка.

Я сдерживала дыхание, сожалея о своем неблагоразумии. Если Карна обнаружит меня, он придет в бешенство, что я застала его в момент, когда он был так уязвим. Он был способен на всё, чтобы отомстить. После всего того, что случилось, я сомневалась, что он сохранил какие-то теплые чувства по отношению ко мне. Напротив, с его инстинктами охотника он должен был чувствовать, что лучший способ добраться до моего мужа, это унизить меня. И он бы воспользовался этим. Какую беду накликала я на Пандавов своей импульсивностью!

Мне стоило незаметно вернуться обратно, но я была, как птица, пойманная в силки. Только силки эти были свиты из любопытства и непокорности.

Бхишма протянул руку к Карне. Его дыхание напоминало звук разрываемой ткани, а пальцы дрожали. Он сказал:

— Я никогда не был зол на тебя. Я наказывал тебя ради твоего же блага. А также за то, что ты поощрял дурные стремления Дурьодханы. Ну как я могу злиться на собственного внука?

Когда Карна называл Бхишму дедушкой, я ничего тогда не заподозрила, ведь все называли его так. Но этот ответ звучал больше, чем простая вежливость. Меня бросило в жар, когда я поняла, что означала фраза Бхишмы.

Карна вздрогнул:

— Так ты знал, что Пандавы — мои братья? Это Кунти сказала тебе тогда же, когда и мне?

Я была в шоке. Карна? Брат моих мужей? Мой разум отказывался постичь услышанное, ведь это могло полностью изменить мое отношение к нему. Невозможно, прошептала я себе. Но потом я вспомнила о своем сне о Карне и Кунти.

Внезапно все, что до этого было загадкой, стало складываться в цельную картину.

Бхишма сказал:

— Я знал это задолго до этого. Вьяса сказал мне после того, как я пообещал хранить молчание. Сколько раз впоследствии я жалел, что принес эту поспешную клятву! Но ты знаешь меня. Дав обещание, я не могу нарушить его. Считай это моей силой или моей слабостью.

Карна безрадостно улыбнулся.

— Я знаю, у меня та же проблема.

И помрачнев, он добавил:

— Кунти сказала, что она родила меня, когда была еще очень юной. Из чистого любопытства она решила испробовать дар, которым ее наградил Дурваса, и призвала бога солнца. Он даровал ей сына, но когда я родился, она испугалась людской молвы. — Карна нервно провел пальцами по волосам. — Я понимаю, что она тогда испытывала, и не виню ее… нет, виню. Как могла она отказаться от собственного ребенка, от своего первенца? Но еще хуже то, что, когда наши пути вновь пересеклись в Хастинапуре, она не избавила меня от страданий незаконнорожденного сына.

В его голосе звучало столько боли и страсти, что я не могла узнать в нем человека, который бесконечно гордился своим самообладанием. В этот момент я простила все зло, которое он мне причинил.

— Она должна была посвятить меня в свою тайну, я бы хранил ее в своем сердце, как сейчас. Знай я правду, все сложилось бы по-другому. Я не совершил бы ужасных ошибок, которые сделали мою жизнь невыносимой. О, почему моя мать не верила в меня?

Огромным усилием Бхишма заставил себя положить дрожащую руку на голову Карны:

— Я тоже желал, чтобы она нашла в себе мужество и рассказала тебе все. Это помогло бы избежать целой войны. Помнишь день, когда Юдхиштхира попросил для себя всего пять деревень, говоря, что ему этого будет достаточно? Зная секрет своего рождения, ты бы, без сомнения, посоветовал Дурьодхану согласиться. Он бы прислушался к твоему совету, поскольку любит и высоко ценит тебя. Сколько людей уже погибло, но, боюсь, что их страдания — ничто по сравнению с тем, что ожидает всех вас.

— Я не боюсь страданий, — ответил Карна. — Вся моя жизнь — это сплошная вереница страданий. Больше всего меня угнетает то, как сильно я ненавидел братьев и завидовал им с тех пор, как мы встретились на том злосчастному турнире в Хастинапуре. Все свое одинокое детство я мечтал о возможности любить и заботиться о них! А Драупади! Жена моих младших братьев, которая, как говорят священные рукописи, должна быть мне как дочь, была тяжело оскорблена мною на открытом суде. Я ведь знал, что замышляли Дурьодхана и Сакуни. Вместо того чтобы остановить их, как поступил бы порядочный человек, от злости я велел Духшасане снять с нее одежды. Я… — его голос оборвался на полуслове. — Как постыдны мои поступки! Мне не искупить их даже самой доблестной смертью в битве!

— Судьба жестока, — едва слышно произнес Бхишма. — А к тебе она была еще более сурова, чем к другим. Но ты не виноват в грехах, совершенных по неведению.

— И все равно мне придется расплачиваться за них, — сказал Карна. — Такова моя карма. Вспомни, что произошло с Панду, который случайно убил мудреца в облике дикого оленя. До конца жизни ему пришлось расхлебывать последствия этого поступка.

Приступ кашля не позволил Бхишме ответить сразу.

— Еще не слишком поздно. Воссоединись с братьями. Я их хорошо знаю — они с радостью примут тебя и будут почитать за старшего.

Карна отрицательно покачал головой.

— Нет. Поздно было уже тогда, когда Крипа оскорбил меня, объявив, что я не могу участвовать в состязании. А Дурьодхана спас меня, подарив мне королевство. Он был на моей стороне, когда все остальные отвергли меня. Я делил с ним хлеб. И теперь я не могу предательски оставить его.

Бхишма протяжно и судорожно вдохнул. Было видно, что он собирается с силами, чтобы сказать что-то очень важное.

— Ты уже сполна отплатил ему долг. Ты победил его врагов, добыл для него сокровища, расширил границы его королевства. Возможно, ты окажешь ему величайшую услугу, покинув его. Без твоей поддержки он не найдет в себе сил продолжать сражаться. Он будет вынужден прекратить войну. Но если ты продолжишь его поддерживать, это лишь приблизит его смерть и смерть всех его союзников.

— Дурьодхана скорее умрет, чем потерпит поражение, — сказал Карна. — Он не боится умереть на поле битвы, равно как и я. На самом деле я буду рад смерти, которая прекратит мои мучения. Это единственный достойный способ уйти из жизни, от которой я устал. В ней все пошло не так, никто не дал мне того, чего я всегда желал. А что касается долга Дурьодхане, то этот долг можно отплатить только кровью. И ты это знаешь. Не потому ли ты сражался на его стороне, несмотря на то, что любишь Пандавов больше и знаешь, что они ведут справедливую войну? И хотя я знаю, что он обречен, или скорее потому что он обречен, я должен сражаться за него против моих братьев.

Бхишма вздохнул:

— Тогда иди, внук. Исполни свой долг и умри достойно. Когда придет время, мы встретимся на небесах.

Но Карна не уходил. Он сжал голову руками и склонился еще ниже.

— Но хуже всего то, что даже зная то, что я знаю сейчас, я не могу забыть ее прекрасное, надменное лицо на сваямваре, а уж сколько лет прошло с тех пор!

Он говорил обо мне! Меньше всего я ожидала, что он может сказать такое. Мои ладони стали влажными. Я сжала их, чтобы руки перестали трястись, и задержала дыхание, чтобы не пропустить ни слова.