* * *

Мои мужья обсуждали военные вопросы. Должен ли Дхри расположить солдат плотными рядами или длинной вереницей завтра утром? Каких царей поставить во главе войска? Кто должен быть в арьергарде? Абхиманью умолял, чтобы ему позволили вести первую атаку, но его дяди чувствовали, что он был еще недостаточно опытен. Уттара слушала, как они спорили, и ее лихорадочно горевшие глаза наполнялись удивлением и ужасом. Она переводила взгляд с одного лица на другое, сжимая руками свой слегка выпирающий живот. Неужели и я была так молода когда-то? Я думала об этом, пока шла к краю холма, где рос лесок.

И неожиданно передо мной оказался Вьяса, который предсказал всё, что привело нас сюда в этот день. Его глаза сверкали в темноте, и священная нить, которая лежала у него поперёк живота, сияла, будто высеченная изо льда. Он выглядел ничуть не старше, чем в тот день, когда я встретила его в баньяновой аллее.

У меня резко похолодело в груди. Почему он пришел? Я не хотела слышать очередное мрачное предсказание в самом начале нашего великого смелого предприятия. Но я спрятала свою тревогу за словами формальной вежливости.

— Это так восхитительно — хоть и неожиданно — встретить тебя здесь, почтенный мудрец. Я рада, что ты выглядишь так хорошо!

— Жаль, что годы не были столь же добры к дочери Друпада, — ответил он, ухмыляясь сквозь густую бороду, будто бы зная, как неловко я себя чувствовала в его присутствии. — Возможно, вместо пудры от комаров, я должен был подарить тебе омолаживающие мази!

Легко тебе шутить, подумала я в гневе. Ты бы по-другому себя вел, если бы те, кого ты любишь, балансировали на острие ножа.

— Правда, по-другому? — сказал он, пугая меня. — Позволь мне поведать тебе, где я был до этого: я навестил своего старшего сына, который сейчас в некотором расстройстве.

— Слепой царь? Он твой сын? — изумленно переспросила я. — Но я думала, он сын брата Бхишмы…

— Это долгая история, — сказал Вьяса, — и некоторые ее эпизоды не очень льстят моему эго. Я ее как-нибудь тебе расскажу. А сейчас позволь мне всего лишь упомянуть имя моего второго сына. Это был… Панду.

Я уставилась на него, ошеломленная, устыдившись того, как поспешно я судила о нем. Его внуки противостояли друг другу в этой борьбе не на жизнь, а на смерть! Кто бы ни выиграл в этой войне, Вьясе предстояли большие потери.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — прошептала я.

Вьяса улыбнулся.

— Жизнь, которую ты проживаешь сейчас, — всего лишь пузырь в космическом потоке, сформированный кармой других жизней. Тот, кто является твоим мужем в этой жизни, возможно, был твоим врагом в прошлой жизни, и тот, кого ты ненавидишь, мог быть твоим возлюбленным. Зачем тогда плакать о ком-либо из них?

Его слова не удивляли меня. Мудрецы, которые посещали нас в изгнании, говорили то же самое в своих попытках заставить меня смириться с судьбой. Я верила им, но они не могли меня убедить. Этот мир вокруг меня с его красотами и ужасами слишком крепко держал меня. Я хотела получить в нем свое место по праву. Возможно, у меня были другие жизни, но я хотела получить удовлетворение от мести в этой жизни.

— Эта война пройдет так, как должна пройти — так, как я уже написал в своей книге, — продолжил Вьяса. — Почему я должен скорбеть об этом больше, чем если бы я смотрел спектакль?

Увидев упрямство в моих глазах, он сделал паузу.

— Но я пришел сюда не для того, чтобы философствовать. Я хочу предложить тебе дар — тот же, что я предложил слепому царю: особое зрение, которое даст тебе возможность увидеть самые важные части битвы издалека.

Я неровно вдохнула, пытаясь осознать масштабы того, что он предлагал. Я, женщина, увижу то, что ни одна женщина — и немногие мужчины — когда-либо наблюдали!

— Принял ли дар Дхритараштра?

— Ему не хватило мужества видеть, как его сыновья пожинают плоды своих действий — действий, поощряемых его любовью, которой они не достойны. Вместо этого он попросил, чтобы я отдал этот дар Санджаю, его вознице и наперснику. Санджай будет рассказывать ему все, что происходит. К концу рассказа он, возможно, будет сожалеть об этом, ибо Санджай — не тот, кто будет смягчать свои слова. Но ты — достаточно ли ты смелая, чтобы увидеть величайший спектакль наших времен? Достаточно ли стойкая, чтобы рассказать остальным, что действительно произошло в Курукшетре? Потому что в конечном счете только свидетель — а не актеры — знает истину.

Я колебалась. Неожиданно мне стало страшно. Впервые моя эйфория отступила, и я увидела другое лицо войны: насилие и боль. Наблюдая, я буду страдать не меньше, чем те, кто сам переживает эти события. И буду ли я в меньшей степени чувствовать свою вину, чем Дхритараштра? Не была ли я так же в ответе за войну, как и он? Возможно, было бы лучше ждать, пока курьеры не принесут новость, одну фразу, в которой будет заключаться жизнь или смерть.

Я глубоко вдохнула. Я не знала, что сказать, пока слова сами не сорвались с моих губ:

— Я принимаю твой дар. Я увижу эту войну и буду жить ради того, чтобы рассказать о ней. Это справедливо, ибо именно я стала ее причиной.

— Не очень-то доверяй себе, внучатая невестка! — Улыбка Вьясы была иронична, как никогда. Только потом, оглядываясь назад, я могла прочесть в ней сочувствие. — Семена этой войны были посеяны задолго до твоего рождения, хотя, конечно, ты способствовала тому, чтобы она началась раньше. Но я доволен твоим выбором.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к моему лбу, к точке, где должен находиться третий глаз. Я мысленно готовила себя — не знаю, к чему. Возможно, к взрыву божественной музыки, к удару молнии. Но его прикосновение было настолько обычным, что разочаровало меня, оно было не более волнующим, чем прикосновение птичьего крыла. Я огляделась вокруг. Все было таким же, как и прежде. В сумерках я даже не видела своих мужей.

Не позволил ли себе Вьяса шутку в мой адрес?

— Мучают подозрения, не так ли? Не беспокойся. Начиная с завтрашнего дня, в течение восемнадцати дней — потому что именно столько продлится это побоище — ты увидишь все самые важные моменты этой войны.

Он отступил в тень. Тьма поглотила всё, кроме постепенно исчезающей белизны его бороды.

— Подожди! — закричала я. — Ты говоришь, ты уже написал историю войны. Скажи мне, кто победит?

— Разве годится спрашивать у драматурга, какова будет развязка его спектакля? Но в данном случае я даже не драматург — а всего лишь летописец. С моей стороны было бы дерзостью раскрыть финал до предписанного момента, о внучка, которая совсем не научилась терпению с того момента, когда я впервые увидел тебя!

С этими словами он ушел.

— Где ты, Панчаали? — я услышала, как Юдхиштхира зовет меня. — Мы сейчас должны спуститься и поужинать. Нам нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Я позволила ему взять свою руку и рассеянно отвечала на его ухаживания. Мы шли в лагерь, освещая себе путь факелом. Слуги построили простой шалаш с крышей из пальмовых листьев, который должен был послужить укрытием для нас, женщин, пока не кончится война. Они пытались сделать его уютным с помощью шелковых драпировок и сандаловых благовоний, и даже привели музыканта, который играл на однострунной лютне и нежно пел. И все же беспокойство витало в воздухе, как перед грозой, а под коврами каменистая земля была слишком твердой, отчего Кунти скривила гримасу, сев на пол. Что касается меня, мне было все равно. Когда я потеряла свой дворец, любое место — будь то особняк или лачуга — не радовало меня.