Все мои прежние подозрения насчет нее вспыхнули снова. Что она говорила обо мне мужчине, который хотел стать моим мужем?

Карна погрузился в молчание. Сначала на его лице мелькнула нерешительность. Через некоторое время он вздохнул, будто пробуждаясь от сна. Он стряхнул ее руки, холодно поклонился и ушел, не сказав ни слова. Когда я проснулась, мне пришла в голову мысль, что он недостаточно был уверен в себе, чтобы говорить.

Кроме того, я осознала, что после того, как я увидела Карну во сне, я больше не злилась на него. Когда мои чувства к нему изменились? Я все еще хотела войны; все еще жаждала отомстить Дурьодхане и Духшасану. Но, когда я думала о Карне, я помнила только момент сваямвары, когда я произнесла слова, превратившие юношу с храбрым лицом в сурового мужчину.

Действительно, сердце невозможно понять.

Я мучительно думала, рассказать ли о своем сне мужьям или нет. Я чувствовала: то, что я видела во сне, произошло в реальности, хотя причина этого не становилась понятнее моему пробуждающемуся сознанию. В конце концов, я решила ничего не говорить. Я не хотела, чтобы они мучили себя, ломая голову над тем, почему их мать посетила самого сильного их противника. Теперь им нужно было сосредоточиться на других делах. Они должны были ожесточить свои сердца, чтобы выступить против родственников, которых они любили всю жизнь. Им нужно было вырвать чувство вины из своих душ. Чтобы совершить месть, которую они обещали мне, им нельзя было отступать, обременяя себя сомнениями, которые проснулись в моей душе, когда я видела необъяснимые слезы Кунти и слышала ее шепот: Возможно ли это?

К тому времени, как я прибыла в Курукшетру, армии уже заняли свои позиции, поскольку война должна была начаться на следующий день. Мои кости болели от тряски в повозке на протяжении всего пути из царства Матсья, и к этому моменту я впервые почувствовала всю тяжесть моих лет. Но никакая боль не могла погасить мое воодушевление. Кровь стучала у меня в венах. День, которого я страстно желала, лежа без сна на моей колючей постели в лесу и дробя сандаловое дерево, превращая его в пудру, в комнате Судешны — этот день отмщения наконец наступил.

Субхадре и Уттаре, которые приехали из далекой Дварки, было хуже, чем мне. Уттара была на третьем месяце тяжелой беременности. Несмотря на то что все мы упрашивали ее остаться дома, она отказалась. Ее несколько раз тошнило в повозке, и Субхадра заботилась о ней. Субхадра сказала мне по секрету, что она беспокоится за безопасность нерожденного ребенка Уттары. Но, глядя Уттаре в лицо, посеревшее, как сорванный лотос, никто не осмеливался бранить ее. Она так мало времени провела с Абхиманью и была так сильно влюблена в него. Приветствуя меня, она старательно прятала глаза. Когда она нечаянно их поднимала, вздрагивая от неожиданного звука, я видела, что они распухли оттого, что она долго плакала украдкой. Она знала, что ей не следует плакать: это было вредно для ее ребенка. Но что она могла поделать с ужасом, который рос внутри нее, до тех пор пока она не ощущала, что ее живот вот-вот взорвется? Ужас, о котором она не могла говорить, потому что это могло принести неудачу: что, если ее муж не выживет в войне?

Кунти прибыла последней. Она приехала из Хастинапура, и ей нужно было проехать наименьшее расстояние. Но она была такой изнуренной, что, выйдя из повозки, еле держалась на ногах. Я была поражена, увидев, как она состарилась. Ее волосы стали абсолютно седыми, лицо обрюзгло, и она шла, уныло сутулясь, опираясь на трость. В своем сне, который я видела всего несколько недель назад, она выглядела гораздо здоровее. Во время ее встречи с Карной произошло нечто, что довело ее до такого состояния. Я снова желала узнать, что это было и повлияло ли это на Карну таким же образом.

Несмотря на то что все мы устали, мы сразу же согласились осмотреть поле битвы, когда Пандавы спросили нас об этом. Даже Кунти собралась с духом и заявила, что, если мы увидим место действия, это поможет нам вернее направлять наши молитвы за их безопасность. Я не была уверена в этом, но мне было любопытно увидеть место великого события, которое скоро должно было произойти. Кроме того, я хотела провести как можно больше времени с мужьями, до того как они все свое внимание по праву отдадут войне.

Мы медленно взобрались на небольшой холмик. Юдхиштхира, все еще ревнующий меня к Арджуну, взял меня за руку, давая Арджуне возможность вести Субхадру. Абхиманью с нежностью помогал Уттаре идти по каменной дороге. Я увидела, как Гхатоткача, сын Бхимы от его первой жены Хидимби, поднял Кунти и понес ее. Несмотря на то что он вырос в лесу среди подданных своей матери, диких ракшасов, у него был милый и покладистый характер. По тому, как он смотрел на Бхиму сияющими глазами, я видела, что он его боготворил. Знак удачи выделялся красным пятнышком у него на лбу. Должно быть, его нарисовала его мать до того, как он ушел.

Когда я смотрела на Гхатоткачу, я не могла не вспомнить Хидимби. Даже после того, как я начала считаться с другими женами моих мужей, она никогда мне особенно не нравилась. Это была женщина с крутым нравом, которая жила своим умом, не обращая внимания на то, что могут подумать другие люди. Возможно, я ей завидовала из-за этого. Она встретила Бхиму в лесу, когда беспомощные Пандавы сбежали из дома ста тысяч рупий, и стала его женой против воли своего племени. Потом вскоре, когда Пандавы отправились в Кампилию, где Арджуна хотел принять участие в моей сваямваре, она решила остаться со своим народом. Неожиданная новость, что Бхима тоже на мне женился, должно быть, потрясла ее, но она спокойно приняла это. Если она и чувствовала, что ее предали, никто об этом не знал. Она посвятила жизнь заботе о своих подданных, управляя ими строго, но справедливо, и воспитанию своего сына. После того как мы получили свое собственное царство и построили свой дворец, Бхима пригласил ее жить с нами в Индрапрастхе, но она вежливо отвергла его предложение. Единственный раз, когда я встретила ее на празднике по случаю раджасуи, она разговаривала со мной вежливо, но очень холодно. Меня раздражало то, что она, хоть и была из бедного лесного племени, но при этом она казалась такой совершенной и равнодушной ко всему, что у меня было.

Перед войной, когда Бхима попросил Хидимби о помощи, я думала, что она откажется под каким-то предлогом или вышлет несколько жалких отрядов. У нее были на это все права. Бхима даже особенно и не пытался поддерживать с ней отношения, не то что Арджуна, который регулярно навещал других своих жен. (Бхима, с другой стороны, видел Гхатоткачу всего один раз за все эти годы.) Более того, ракшасы обычно держались в стороне от конфликтов городских неженок, как они называли нас. Но Хидимби удивила всех нас, отправив к нам своего единственного сына, своего дорогого друга, чтобы он сражался бок о бок со своим отцом. Она была не из тех, кто рыдает, когда уходит сын. Я представила себе, что потом она все же горько заплачет. Сожалела ли она в глубине своего материнского сердца о своем великодушии? Впервые в жизни я была восхищена ею и готова была склонить голову в знак уважения перед ее жертвой.

В нашей жизни наступила нелегкая пора. Нам, женщинам — так же, как и мужчинам — предстояло столкнуться с испытаниями, которые мы не могли себе представить. Мои мелкие обиды на Субхадру и Хидимби и враждебность, которую я питала по отношению к Кунти, больше не имели значения. То, что мы собой представляли как отдельные люди, отошло на второй план. Гораздо большее значение для нас имело то, что дорогие нам люди должны были подвергнуться опасности и воевать бок о бок на поле битвы. С этого момента мы были едины в нашем нетерпении, в наших колебаниях между гордостью и беспокойством, в наших молитвах за их безопасность.