У Бонара Лоу были родственники в протестантском Ольстере, и он с огромной симпатией относился к интересам этого сообщества. И все же, судя по всему, в 1910 г. на партийной конференции, где разбирались конституционные проблемы, вытекающие из “народного бюджета”, Бонар Лоу (вместе с Ф. Э. Смитом и другими тори) выступил за компромисс, предполагающий уступки по вопросу о гомруле[455]. В 1911 г., когда партия тори разделилась на радикалов (“отчаянных”) и умеренных (“перестраховщиков”) по спорному вопросу о принятии либерального Парламентского акта, Бонар Лоу снова выступил за более мирный вариант[456]. Он был ярым сторонником протекционистской реформы – по его утверждению, именно протекционистская реформа и ольстерский юнионизм были движущими силами его политической карьеры, – но нашел способ остаться своим как для радикальных сторонников протекционистской реформы (“конфедератов”), так и для менее рьяных юнионистов: в январе 1913 г. ему пришлось смириться с отказом от обсуждения вопроса о реформе перед лицом внутренней оппозиции тори[457]. В то же время, хотя его агрессивный юнионизм, возможно, отчасти объяснялся тем, что Томас Джонс называл “примитивной страстью”, был в нем и более весомый аспект[458].

Существуют убедительные аргументы, что особенно ожесточенная защита юнионизма со стороны Бонара Лоу была сознательной и обоснованной стратегией, разработанной, чтобы укрепить его ведущее положение в собственной партии и добиться от либерального правительства роспуска Парламента и проведения всеобщих выборов[459]. Можно многое сказать на этот счет, а также упомянуть о наличии сопутствующего аргумента, который объясняет, почему Бонар Лоу начал колебаться, когда ставки парламентской политики балансирования возросли. В условиях нарастающего с октября по декабрь 1913 г. напряжения в Ольстере (да и во всей Ирландии) Бонар Лоу три раза встречался с либеральным премьер-министром Асквитом, благоразумно пытаясь заложить фундамент для мирного разрешения кризиса. После второй из этих встреч, 6 ноября, казалось вероятным, что удастся заключить соглашение на основе исключения из гомруля четырех или шести ольстерских графств на несколько лет – по истечении этого периода на исключенной территории должен был состояться плебисцит, чтобы определить ее будущее государственное устройство. Похоже, Бонар Лоу неправильно трактовал намерения Асквита (коварный премьер-министр, казалось, был заинтересован не столько в конкретном предложении, сколько в определении минимальных условий, на которые согласится оппозиция). Тем не менее весьма показателен комментарий Бонара Лоу об этой встрече: он считал, что, если они пойдут на сделку, “[их] козырь на выборах окажется потерян”[460]. С другой стороны, если бы было сделано конкретное предложение, он “не [видел] возможности принять на себя ответственность за отказ”. Хотя Бонар Лоу и осознавал партийное преимущество, он явно обладал подобающими государственному деятелю инстинктами: партийное преимущество сочеталось с высокой моралью, поскольку тори не могли отказаться от соглашения, которое английский электорат мог счесть рациональным. Его последующие действия – отказ в 1914 г. следовать радикальным парламентским стратегиям (например, вносить поправки в Армейский акт, чтобы предотвратить возможность военного подавления недовольства Ольстера) – подтверждают, что он был достаточно осмотрителен и сговорчив, несмотря на свой образ пророка апокалипсиса[461].

Подобным образом можно трактовать и действия Карсона. На общих собраниях в Крейгавоне, угрюмой викторианской резиденции его лейтенанта Джеймса Крейга, и на Балморалских полях, которые были излюбленной площадкой для оглашения воинственных настроений, Карсон провоцировал и славил гнев своих сторонников. За закрытыми дверями, в Вестминстере и в Белфасте, он призывал к осторожности. С декабря 1912 по май 1913 г. в конфиденциальных полицейских сводках о закрытых встречах юнионистов описано несколько случаев, когда Карсон “советовал мир и мирные пути” своим ведущим сподвижникам[462]. В частности, судя по всему, он не проявлял энтузиазма по поводу вооружения ольстерских юнионистов, хотя на этом настаивали некоторые из его наиболее воинственных лейтенантов. Когда в январе 1914 г. наконец был санкционирован массовый ввоз оружия, ему, похоже, пришлось согласиться на это под давлением ряда неуемных членов Ольстерских добровольческих сил, когда стало понятно – учитывая неудавшиеся переговоры с Асквитом, – что правительство вряд ли пойдет на серьезные уступки[463]. Определенно, Карсон, публично поддерживая военные лоялистские путчи (такие, как вооруженный прорыв в Ларне в апреле 1914 г.), на самом деле был глубоко озабочен последствиями этой деятельности. К апрелю 1914 он честно признавал свою неспособность контролировать собственные силы. В мае 1914 его сторонники выступили категорически против его попытки изучить федеральный путь выхода из тупиковой ситуации с гомрулем. К началу лета 1914 казалось, что руководство ольстерским юнионизмом захватили милитаристы из Ольстерских добровольческих сил[464].

К 1914 г. вероятность мирного урегулирования стала ускользать от политиков. Однако, как выяснится, причиной этому была не патологическая строптивость Карсона и Бонара Лоу. Несмотря на апокалиптическую риторику, оба они были, по сути, конституционалистами, но при этом оба командовали (частично) изменчивыми политическими силами, а Карсон, который ужасно боялся гражданской войны, вероятно, еще и терял контроль над своими все более воинственными последователями. Не стоит преуменьшать его роль в нарастающих юнионистских страстях (хотя здесь, учитывая долгую историю лоялистских волнений, степень влияния единственного политика опять же может быть преувеличена), но важно подчеркнуть, что Карсон и его союзники из числа британских консерваторов были готовы пойти на компромисс и даже, вероятно, могли предложить этот компромисс – но только на ранних этапах кризиса гомруля и точно не к лету 1914 г.