С другой стороны, есть убедительные аргументы, что в случае принятия второго билля о гомруле в 1893 г. “возникла бы реальная возможность мирного разрешения этого вопроса”[447]. Ольстерские юнионисты еще не создали военизированную структуру (которая будет действовать в 1910–1914 гг. и особенно в 1913–1914-м), и даже гипотетическая возможность вооруженного сопротивления по-прежнему оставалась крайне низкой и зависела от подавления пассивного лоялистского сопротивления со стороны Дублина. Ирландские националисты, в свою очередь, вероятно, оказались бы так стеснены финансовыми условиями билля о гомруле, что у них не осталось бы иного выбора, кроме как примириться с враждебными им ольстерскими юнионистами (восточный Ольстер был промышленным центром острова). Однако если настроения в Ирландии в 1893 г. казались едва ли не самыми благоприятными за весь период гомруля, то парламентские и политические прогнозы оставались весьма печальными. Законопроект о гомруле действительно прошел через Палату общин, однако перевес в его сторону был невелик, а особенного энтузиазма в его отношении почти никто не испытывал: 9 сентября 1893 г. законопроект был отклонен в Палате лордов (под громкий хохот) 419 голосами против 41. Сердитый Гладстон действительно предложил своим коллегам распустить Парламент и обратиться непосредственно к электорату, ссылаясь на своеволие лордов. Однако в либеральном кабинете министров Гладстон и его протеже Джон Морли входили в число немногочисленных сторонников гомруля: их коллеги отказались санкционировать осуществление этого плана. Более того, Гладстон был не только оказавшимся в изоляции фанатиком – к моменту рассмотрения второго билля о гомруле ему шел восемьдесят четвертый год и он уже страдал от “заметного физического упадка”[448]. Нельзя также с уверенностью сказать, что либералы одержали бы победу в этом вопросе, даже если бы списали обращение к народу на здоровье Гладстона. Британскому электорату гомруль представлял бы сомнительный союз равнодушных либералов и расколотых националистов.

Таким образом, остается последняя гладстоновская мера, третий билль о гомруле 1912 г. Легко сказать, что перспективы этого законопроекта были столь же печальны, как и перспективы его предшественников, однако такая оценка (хотя она и признает ожесточенность оппозиции ольстерских юнионистов) может предполагать интерпретацию 1912 г. в свете грядущей жестокости середины 1914-го. К августу 1914 г., накануне Первой мировой войны, ольстерские юнионисты создали мощную вооруженную военизированную ассоциацию – Ольстерские добровольческие силы. Они также существенно продвинулись в вопросе создания временного правительства на севере. Кроме того, они пользовались надежной поддержкой своих союзников из числа британских консерваторов. Никогда еще вероятность мирного и взаимовыгодного урегулирования вопроса не была так мала. Традиционно считается, что от гражданской войны Ирландию спасло лишь вторжение Германии в Бельгию, и спорить с этим сложно.

И все же, несмотря на все сложности, отношение к гомрулю в 1912 г. не могло перемениться сильнее. Отдавая должное проблемам с ольстерскими юнионистами, чиновник-либерал лорд Уэлби (которого ни в коем случае нельзя было назвать оптимистом) в начале 1912 г. охарактеризовал перспективы гомруля как “довольно благоприятные”[449]. В Палате общин меру поддерживала коалиция либералов, ирландской партии и лейбористов, а Палата лордов, которая загубила гомруль в 1893 г., теперь фактически осталась без оружия, потеряв законодательное право вето по Парламентскому акту 1911 г. За пределами Парламента в Англии по-прежнему преобладали юнионисты, однако это компенсировалось симпатиями к гомрулю в Шотландии, Уэльсе и, конечно, в Ирландии. Более того, английский юнионизм, по мнению Уэлби, “не [показывал] никаких признаков ожесточенной и неистовой оппозиции, которая наблюдалась в 1886 году”[450]. Вескость этого суждения подтверждалась опытом британских и ирландских юнионистских агитаторов, которые снова и снова сталкивались с более живым интересом народа к земельным и социальным вопросам, чем к знакомой проблеме ирландской лояльности. Обычно солидарные английские юнионисты к 1912 г. начали испытывать эдвардианский эквивалент утраты сострадания: резервы их сочувствия к возможной судьбе ирландских юнионистов при гомруле к этому времени были уже исчерпаны.

При анализе перспектив гомруля в 1912 г. важно также точно оценить масштабы сопротивления ольстерских юнионистов. Было бы неверно недооценивать воинственность ольстерского юнионизма – даже в 1912 г. В ноябре 1910 г. один из главных милитаристов в рядах ольстерских юнионистов Ф. Г. Кроуфорд написал – очевидно, с ведома других ведущих юнионистов – пяти производителям боеприпасов и запросил у них сметы на покупку 20 000 винтовок и одного миллиона патронов, а мужчины ультралоялистского Оранжевого ордена к декабрю 1910 г. начали обучение основам строевой подготовки[451]. В апреле 1911 г. полковник Роберт Уоллес, ветеран англо-бурской войны и один из лидеров Оранжевого ордена в Белфасте, признался, что он “пытается научить свои округа Белфаста ряду простых приемов – обучить их вставать в четыре шеренги и обратно в две и делать прочие несложные перестроения”[452]. Но крупную закупку оружия вскоре решили отложить, а военная подготовка хоть и велась в стихийном порядке в 1911 и 1912 гг., централизованным образом ее не регулировали до самого создания Ольстерских добровольческих сил в 1913 г. Таким образом, в апреле 1912 г., когда был запущен третий билль о гомруле, ольстерские юнионисты очевидным образом демонстрировали серьезную озабоченность, но по большей части они еще не были вооружены, а их военная подготовка (хотя руководство ею уже взяли на себя несколько уважаемых офицеров-ветеранов) по-прежнему оставалась относительно нескоординированной. Среди юнионистов явно не наблюдалось никакого восторга и агрессии, которые достигли пика летом 1914 г.

Лидеры британского и ирландского юнионизма в 1912 г. также не отказались от надежды разрешить ситуацию миром. Традиционное историческое представление о лидере британских юнионистов Бонаре Лоу и о Карсоне в эти годы во многом основано на нескольких демонстративных проявлениях воинственности (таких, как гневное одобрение экстремизма ольстерских юнионистов, озвученное Бонаром Лоу в Бленхеймском дворце 29 июля 1912 г.)[453]. Было бы неверно списывать со счетов этот гнев: о его силе свидетельствуют многие публичные выступления обоих лидеров, а также некоторые частные высказывания (например, прямое заявление Карсона в письме Джеймсу Крейгу, написанном в июле 1911 г., что он “не блефует, а если люди не готовы идти на великие жертвы, которые они полностью понимают, говорить о сопротивлении бесполезно”)[454]. Однако, вырванные из контекста, такие заявления не слишком помогают осознать сложную политическую роль, которую каждый из этих высокопоставленных юнионистов играл в эпоху третьего билля о гомруле. Оба они были явно рассержены успешным изменением государственного устройства, которого либералы добились по Парламентскому акту. Оба они также боялись – как оказалось, вполне обоснованно, – что новый законопроект о гомруле будет содержать столь же мало уступок северному юнионизму, как и его предшественники. Но в частных разговорах оба деятеля проявляли значительно большую мягкость, чем можно было ожидать на основании их публичной воинственности.