К удивлению американцев, именно Советский Союз первым отправил в космос летательный аппарат. Стартовый пистолет космической гонки по-настоящему выстрелил, когда 4 октября 1957 года на орбиту был запущен «Спутник-1». До этого момента СССР не распространялся о своих космических разработках, отчасти потому, что хотел шокировать Штаты результатом, отчасти потому, что все время что-то шло не так. Когда советское правительство наконец раскрыло, чего удалось достичь в рамках программы «Спутник», чиновники были поражены народной реакцией. Людей по всей стране переполняли радость и гордость, и государство не заставило себя долго ждать, использовав этот эмоциональный всплеск вокруг внепланетных достижений для усиления пропаганды. Власти советовали гражданам следить за «Спутником», когда он будет проходить над их головами (хотя увидеть его вообще не представлялось возможным), и ловить его знаменитый сигнал «Бип-бип!». В крупных городах печатали и расклеивали пропагандистские плакаты с лозунгами «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» и «Сыны Октября — пионеры Вселенной». У Союза внезапно появился немалый повод гордиться своей космической программой. Межгрупповые связи стали еще прочнее, национальная гордость окрепла.

Это было потрясением для Америки. С самого начала холодной войны американцам внушали, что нет поводов волноваться, так как Штаты технологически многократно превосходят «отсталых коммуняк». Осознание, что это не вполне так, немного погасило огонь в ракетных двигателях национальной гордости США. Требовалось предпринять что-то, чтобы разжечь его вновь. Америка была обязана вывести в космос собственный спутник. В 1958 году, через четыре месяца после того, как СССР запустил «Спутник-2» курсировать над загнивающим Западом, ей это удалось.

Переизбранный президент Дуайт Эйзенхауэр знал, что ему необходимо перевести Америку на новый уровень. Именно поэтому уже через несколько месяцев после удачного запуска спутника он создал Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства, более известное как НАСА. Перед организацией стояла задача восстановить национальную гордость — или, скорее, ослабить страх, — доказав технологическое превосходство США над СССР. Для этого планировалось отправить в космос человека и вернуть его домой живым. Все было готово. Специально для этого в рамках программы «Меркурий» НАСА разработало новую дорогую ракету. Алан Шепард должен был стать первым человеком, побывавшим в космосе. И тут Советы снова преподнесли сюрприз. В апреле 1961 года — за месяц до запланированного запуска США — они без лишнего шума вывели на орбиту Земли старшего лейтенанта Военно-воздушных сил СССР Юрия Гагарина и благополучно доставили его домой. Советские чиновники снова могли хвастаться своими достижениями направо и налево. Американцы вновь были ошеломлены. Уже дважды они оказались вторыми. А оказываться вторыми американцы очень не любят. Это задело гордость США, росло беспокойство относительно возможного военного превосходства Советского Союза. У нового президента Джона Кеннеди оставался только один вариант возродить любовь к нации — целиться в Луну.

Поднявшись на трибуну стадиона Райса в 1962 году, Кеннеди дал, возможно, самое амбициозное с точки зрения науки обещание в истории. Первым человеком на Луне должен был стать американец. Чего бы это ни стоило. Кеннеди сказал:

Да, мы решили покорить Луну. Мы отправимся туда уже в этом десятилетии. Эта цель, как и другие цели, что мы ставим перед собой, не из легких, но тем лучше… Мы с радостью принимаем этот вызов и не собираемся медлить. И мы рассчитываем только на победу![316]

Для Кеннеди гонка к Луне превратилась в нечто большее, чем вопрос технологического превосходства. Для него это соревнование стало битвой добра со злом. Он мечтал, чтобы Америка водрузила на Луне «знамя свободы и мира» до того, как СССР сможет поднять там «враждебный флаг». Конечно же, ненавистные Советы хотели попасть на Луну, чтобы оккупировать ее и завладеть ею. Они хотели вести свою коммунистическую экспансию и в космосе — по крайней мере, так благодаря Кеннеди считал в то время среднестатистический американец. Кеннеди сознательно переплетал в сознании людей любовь к Соединенным Штатам с ненавистью к врагу. К сожалению, до высадки человека на Луну он не дожил. Джон Кеннеди был убит за шесть лет до того, как его мечта стала реальностью.

В любом случае в 16:17 по североамериканскому восточному времени 20 июля 1969 года, в момент, когда миллионы людей по всему миру собрались у телеэкранов, участники миссии «Аполлон-11» выполнили обещание Кеннеди. После путешествия длиной в 384 тысячи километров, занявшего чуть более четырех дней, американцы высадились на Луне. Несмотря на ощущение, что весь мир разделил этот момент с ними, наибольшее влияние высадка на Луну оказала на Америку. Она вызвала всплеск гордости и любви к Соединенным Штатам. Восторги лились со страниц американских газет и из уст политиков. Газета The New York Times окрестила это «исполнением многовековой мечты», а президент Никсон заявил, что «этот день должен стать предметом величайшей гордости для каждого американца»[317]. Высадка на Луну, пусть и короткая, позволила достичь того, к чему стремился Кеннеди. Это был не просто технологический прорыв, а момент, еще больше вдохновивший американцев на исполнение целей, которые президент ставил перед нацией.

Почему Кеннеди был так зациклен на полете на Луну? Представьте: середина 1950-х, чудесное утро. Возвещая его наступление, привычные силуэты нью-йоркских зданий виднеются на фоне горящего шара восходящего солнца. Резкие, угловатые черные тени пересекают улицы и здания, крыши, парки и скверы. Этим утром солнце взошло быстрее обычного. Как-то неестественно. Не лениво выползло из-за горизонта. На этот раз темнота мгновенно сменилась ослепительной вспышкой, за которой прокатилась раскаленная волна. Величественный, казалось, вечный горизонт города рушился на глазах. То было не солнце и не рассвет. То был жар ядерной бомбы — началась атомная война. Улицы Нью-Йорка опустели. Журналист Джон Лир так описал этот день:

Дети плакали, женщины кричали, то тут, то там сквозь всю эту суматоху прорывались мужские голоса. С грохотом, который сотряс окрестности, ниже по реке два огромных газовых резервуара выбросили пламя, точно римские свечи. За рекой, на Ньютаун-Крик, полыхали склады пиломатериалов. Однако страшнее всего было то, что он увидел дальше, по направлению к Чайна-тауну. Огромные пурпурные и розовато-коричневые волны пронеслись над крышами города. Высотой в сотни футов, они вздымались ввысь, как бурное море. Это были обломки кирпичных домов. А из-под этих волн зловеще светил красный огонь[318].

Конечно, ни то, что описывает Лир, ни то, что описал я, никогда не происходило. Нью-Йорк никогда не подвергался ядерной атаке.