всего предприятия»[310]. Даже земельные революции, когда коммунисты на последних этапах Второй японо-китайской войны призывали крестьян захватывать любую собственность своих помещиков, были — как и собрания войны — своего рода эмоциональным театром. И театр не прекратился, даже когда силы коммунистов одержали победу.Китай встает во весь рост

21 сентября 1949 года, сразу после того, как Коммунистическая партия одержала убедительную победу над Гоминьданом в гражданской войне в Китае, Мао Цзэдун выступил с речью. В ней он сказал: «Все мы преисполнены сознания того, что наша работа войдет в историю человечества и покажет, что китайцы, составляющие одну четвертую часть человечества, теперь встали во весь рост»[311]. Он пообещал, что «никому из империалистов не будет позволено снова вторгаться на нашу территорию», и провозгласил: «Пусть содрогаются перед нами внутренние и внешние реакционеры, пусть они твердят, что мы ни на что не способны. Прилагая неустанные усилия, китайский народ уверенной поступью придет к своей цели»[312].

Мао признавал, что в предыдущем веке нация терпела унижения. Своей речью он стремился избавить китайцев от массового бэй де, дать им надежду на что-то лучшее. Даже тут Мао прибег к технике эмоционального подъема, чтобы выстроить новый эмоциональный режим, создать новые шаблоны, новые ли. Он заложил основы непреходящего стремления Китая к международному признанию, почету и уважению. Однако полностью искоренить чувство унижения в своей стране он не успел.

Десятилетие спустя, в 1958 году, Мао приступил к реализации второго пятилетнего плана, также известного как Большой скачок. К сожалению, это был гигантский шаг назад. Скачок преследовал целью модернизацию, переход от аграрной экономики к чему-то более индустриальному. Одним из неприятных побочных эффектов стало то, что чиновники из сельскохозяйственных регионов Китая отправляли в Пекин больше продукции, чем требовалось, чтобы прокормить местное население. Это привело к самому страшному голоду в истории человечества, в результате которого погибло от пятнадцати до сорока пяти миллионов человек.

После этой катастрофы Мао сменил курс. Он задумался, не проще ли преобразовать Китай в рамках Великой пролетарской культурной революции, как ее стали называть. План состоял в том, чтобы вернуться к технике эмоционального подъема, что так выручала его в прошлом, и стряхнуть с нации последние остатки унижения. Культурную революцию, начавшуюся в 1966 году, осуществляли в основном молодые китайцы. Вместо взрыва в литературе и искусстве, которого можно было ожидать, последовали изменения в культуре на самом базовом уровне, раз и навсегда закрепившие новые ли.

В ход снова пошли методы, использовавшиеся в первые дни революции, но на этот раз мероприятия проводили преимущественно в школах и университетах. На смену собраниям борьбы пришли заседания массовой критики, на которых людей, подозреваемых в капиталистических наклонностях, — обычно мужчин среднего возраста — публично унижали. По словам очевидца по имени Лян Хэн, заседания проходили примерно так (должен честно вас предупредить, описание не из приятных):

Громкоговоритель созвал всех на улицу, и через пару минут я понял, что сейчас будет происходить. Впереди шла группа бунтарей с криками: «Долой капиталистов!» и «Да здравствует председатель Мао!» За ними шли с десяток бывших «передовых товарищей», связанных вместе длинной веревкой, точно бусы на нитке. На них были высокие бумажные прямоугольные колпаки, исписанные фразами вроде «Я сволочь» или «Я идиот». На шеях болтались таблички с именами и списком преступлений…

На платформе, с руками, связанными за спиной длинной веревкой, [стояли на коленях] стрелочники-капиталисты… Собрание никак не заканчивалось, и, стоило кому-то пошатнуться, из толпы раздавалось: «Покатайте его на самолете! Покатайте на самолете!» Тогда бунтари перебрасывали связывающую руки человека за спиной веревку через трубу под потолком аудитории и подвешивали его, наблюдая, как он корчится в агонии, словно стрекоза, которой прищемили крылья[313].

Жестокие заседания массовой критики преследовали ту же цель, что и собрания борьбы: разблокировать ци и перенаправить ли, навязать людям новый эмоциональный режим. То, что Мао не имел никакого отношения к традиционной китайской медицине, никоим образом не повлияло на веру миллиарда китайцев в ци. Для них выплеск гнева расчищал путь к радости через высвобождение сдерживаемой ци.

Эти заседания были последним вздохом столетия унижения, окончательным восстановлением чести Китая через перенесение позора на его врагов. Элизабет Перри отмечает: «Культурная революция в очередной раз доказала, если дополнительные доказательства вообще были нужны, насколько изменчивыми и нестабильными могут стать индивидуальные эмоции в контексте групповой политики»[314]. Чжуан-цзы оказался прав: все имеет свойство меняться. Особенно в политике. Эмоциональные режимы, социальные шаблоны, ли не высечены в камне. Если и есть в эмоциях что-то универсальное, так это их свойство нахлынуть и схлынуть, подобно ци.

Стремление покончить со столетием унижения, как внутреннего, так и международного, до сих пор движет Китаем. На сегодня он успел стать одной из самых богатых и могущественных стран в мире, и это в немалой степени следствие того эмоционального прилива, что нахлынул еще в самом начале столетия унижения. То, что Китай — с учетом огромного количества людей и ресурсов, а также понимания китайцами эмоций — вырвется из угнетенного состояния и станет экономическим центром и значимой военной силой, было неизбежно. Раненый дракон не может долго спать.

Глава 13. Любовь и (Родина-)мать

12 сентября 1962 года. Стадион Райса в Хьюстоне, штат Техас. В этот день нет ни игры, ни тренировки университетской команды «Райс Аулз». Нигде не видно чирлидеров, и собрались зрители немного старше обычного. Все потому, что сегодня с речью выступает президент США Джон Кеннеди, и он обещал, что скажет нечто судьбоносное. Двумя годами ранее Кеннеди победил на выборах своего оппонента Ричарда Никсона. Основное послание его предвыборной кампании было направлено на возрождение любви к Соединенным Штатам. В своей инаугурационной речи Кеннеди сказал: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя. Спроси себя, что ты можешь сделать для нее»[315]. Он призывал каждого гражданина США гордиться тем, что он американец, любить Америку и вместе работать ради лучшего будущего. В то же время он разжигал ненависть Америки к коммунизму и Советскому Союзу, регулярно употребляя в отношении советских граждан отчуждающее «они», чтобы использовать коллективную ненависть к СССР для усиления межгрупповых эмоций, основанных на любви к Соединенным Штатам.