Кап, кап, кап..

От каждого шоколадного пятнышка на моей коже растекаются мурашки. Глубже в кровь проникает предвкушение — голодное, алчное, колкое. Эрик любит приготовить меня на медленном огне, истерзать меня до самого критичного мига и только потом — взять меня, когда я уже готова выдирать из его плеч куски мяса.

Кап, кап…

Нервы медленно натягиваются до состояния тугих струн. Нет, еще не конец, но как же это все… Плавит! Скоро я сама смешаюсь с этим соусом, растекусь по его простыне, липкой, не способной на внятные звуки, кроме глухой мольбы.

Эрик смотрит на меня, расписанную шоколадными каплями, как художник на только что законченное произведение искусства.

— Что ж, попробуем, — первый раз его язык касается самого кончика левого моего соска. Касается, слизывает сладкую каплю и ускользает в ту же секунду.

Мало! Он специально так делает, чтоб его было мало, чтоб я задыхалась и гнулась ему навстречу, жадно цепляясь за всякое прикосновение его плавящих губ.

Еще, пожалуйста, еще. Целуй меня, вылизывай, прикусывай! Я буду для тебя твоим шоколадным пирожным, если ты не будешь от меня отрываться!

А потом он разводит мои ноги. Насколько возможно и чуточку шире. Чтоб дрожали от напряжения связки, чтобы каждая секунда его прелюдий или его «действа» была на пределе, на грани с болью. Это кайфово...

— У меня там слипнется от соуса, — тихонько хихикаю я, безмерно кайфуя от сильных ладоней, давящих мне на бедра.

— Нет, моя Змейка, самое вкусное в тебе я употреблю без всякого соуса, — улыбается Эрик. Из кармана джинс, которые он так и не снял, появляется серебристый квадратик. А раньше я думала, что с такой скоростью надевать презерватив можно только в порно и только при помощи монтажа.

Твердая, налившаяся кровью, пульсирующая жаром головка мужского члена касается моего клитора, заставляя меня затрепетать от предвкушения.

Боже… Ниже! Еще ниже! Да-а-а!

Он пришпиливает меня к простыне как бабочку, ощутившую первую предсмертную судорогу. Он заполняет собой пустоту внутри меня. Буквально требует, чтоб мое сердце разорвалось в клочья от удовольствия прямо сейчас!

Нет! Нет! Мы еще потерпим! Нам чертовски мало!

Плевать на все — на липкие потеки на коже, на сбившиеся во время нашей возни волосы, лишь бы он не останавливался и продолжал насаживать меня на собственный член и смотреть на меня вот так.

Нет, нету сил. Хочу еще больше участвовать в этом сама.

Я обхватываю его бедрами, переплетая лодыжки за его спиной, делаю резкое движение, сваливая Змея на простыню. Вот теперь сверху я. А он — достает, кажется, до самого моего дна и даже дальше…

— Ты как будто бархатная там, внутри, — шепот Эрика пробирает меня до самой сокровенной глубины и заставляет сильнее двинуть бедрами. На этот раз — я надеваю сама себя на него.

Мой бархат к его шелковой плоти… Что может быть совершеннее этого сочетания?

Он потрясающий. С ним — потрясающе!  И забвение, вожделенное мной забвение — приходится очень кстати, вытесняя холодный воздух, принесенный «от шведских границ».

Мы катаемся по гребаной простыне, будто соревнуясь, кто из нас главней, впиваясь друг в дружку ногтями, губами, глазами — всем, на что хватает частей тела.

Краем уха я слышу вибрацию моего телефона, брошенного на подоконнике, но я не в том настроении, чтобы сейчас отвлекаться на телефоны. Я слишком близко подошла к критической точке!

Вот-вот! Сейчас!!!

Мы заканчиваем, когда я снова оказываюсь на лопатках, в ответ оплетая своими ногами шею Эрика. С этим парнем я, кажется, освоила уже половину камасутры…

Мы лежим, тесно переплетясь руками и ногами, время от времени все-таки расклеивая наши намертво слипшиеся губы, чтобы потом столкнуть их обратно. Господи, Змей, кто мог предсказать мне, что с тобой будет так хорошо? Что так хорошо думать только о тебе. Ну, почти что только о тебе…

Нет, с этим надо кончать. Пора выпалывать из моей души все васильково-синее и прохладно-голубое. Оставлю место только серебряной воде глаз моего Змея, он того заслуживает...

— Иногда мне кажется, что я тебя выдумал, — длинные пальцы Эрика, пропускают между собой мою яркую рыжую прядку, — и если это шизофрения, пожалуй, я не хочу, чтоб мое обострение заканчивалось. Ты совершенно волшебная, моя Змейка. Чувственная в постели, страстная в танце. Все что ты делаешь — ты делаешь так, чтобы никто не мог даже придраться. Я намертво в тебя влип, даже если постараюсь — оторвать не смогу.

— Ты всем своим партнершам так говорил? — неуклюже улыбаюсь я и сажусь на постели, потому что телефон на подоконнике снова начинает бешено вибрировать.

Где-то в моей душе тоже что-то вибрирует. Что-то, что просит найти нормальный ответ для Эрика, а не вот это вот все. Он ведь… Я сама каждое утро боялась, что открою глаза — а его нет рядом.

— Менял бы я их так часто, если бы все заходили мне так же, как ты, — фыркает Эрик, не торопясь вскакивать вслед за мной и будто бы даже приглашая меня обратно.

Я торопливо хватаю телефон и притягиваюсь к Эрику обратно. Кайфовать и наслаждаться его теплом, отвлекающим от нудного нытья дыры в моей груди.

Эрик столько для меня сделал! Чтобы я сама верила в себя, чтобы слушала свои желания — как, например, с той же покраской волос, — чтобы я двигалась дальше и не впадала в депрессию…

Мне нужно довольствоваться им, мне должно его хватать, и никаких дырок у меня в душе быть не должно!

На дисплей смартфона я смотрю удивленно и слегка виновато. Два пропущенных от папы. Сколько я ему не звонила? Дня три? Да, где-то около того! Нет, перезвоню-ка на всякий случай, может, что-то снова с мамой?

Слушать гудки в телефонной трубке безумно удобно, когда утыкаешься носом в твердое плечо Катанийского Змея. Совершеннее подушки мир придумать просто не мог.

— Пап, что-то случилось? — бодренько интересуюсь я, когда папа берет трубку.

— Мама просила завезти вам варенье, — задумчиво произносит мне отец, — я только что был у твоего мужа, Настя. Он в голос орет, что знать не желает, где ты шляешься. Так где тебя найти? Варенье по тебе скучает.

Упс…

Мне хочется втянуть голову в плечи, хоть папа этого и не увидит.

Я не стала им говорить, что ушла от Дэна. Почему-то мне было стыдно. Нет, папа наверняка бы ничего мне не сказал, Назаров ему никогда не нравился, но мама…

Мама когда-то дружила с покойной мамой Назарова. С её подачи я с Дэном-то и познакомилась. И долгое время «была хорошей женой» по маминому примеру. Мама была очень чувствительной, так что наверняка очень бы расстроилась, а после болезни доктора очень рекомендовали ей избегать больших стрессов.