Девушка с пробегом - Джина Шэй

— Какие красивые у вас игры светотени, — улыбается мне красавчик с серо-зелеными очами, поворачиваясь от картины.

Светотени хороши? Ах, да, спасибо. Но неважно. Мальчик, повернись еще чуточку, твой профиль просто божественно будет смотреться в повороте на три четверти. Да-а-а, вот так, замри и не дыши, а я сбегаю за мольбертом. Ладно, дыши, я пошутила, никуда я не побегу, вот прямо сейчас я буду стоять здесь и любоваться

— А у вас красивые скулы, — я плачу комплиментом за комплимент, улыбкой за улыбку.

Да-да, я сказала это вслух. Мне тридцать четыре, и это не тот возраст, когда переживаешь из-за того, что скажешь мужчине что-то неприличное. Я уже знаю — не скажешь вслух, что ты заинтересована, и мужчина пройдет мимо, не поймет, что ты хочешь, будет еще думать, гадать на тему того "да" или "нет".

— Да, — я говорю, — да.

Вот этому Аполлону в сером пиджачке и облегающих крепкие ягодицы черных брючках — да. И нет, мне не стыдно.

Эй, кто сказал "шлюха", выведите эту старую закомплексованную мымру из зала! А вот не хрен завидовать, право слово. Да, да, я понимаю, боги не всем улыбаются, но, кажется, я совершенно не зря сделала эту укладку и надела эти дурацкие чулки под это дурацкое платье.

Нет, серьезно, у меня секса уже четыре месяца не было! Под руку подворачивались либо козлы, либо вообще не варианты. А тут он — дивное небритое видение ростом метр девяносто, с подтянутой фигуркой, весь такой на стиле, в синем галстучке в узкую полосочку, то и дело так сексуально ерошит свои живописные кудри — хоть сейчас бери и раздевай. Я уже час стою и общаюсь с посетителями выставки, кошусь на него уголком глаза, лелея надежду, что он подойдет и заговорит со мной. И боже, дождалась. Время брать быка за… рога.

Итак, мы сказали свое слово, господа, открываем ставки: поймет ли мой Аполлон все правильно или нет? Сочтет ли он нужным обращать на это внимание или нет? Ну да, встречаются такие экземпляры, которым приходится говорить еще прямей. Не оставляют девушке никакого простора для недоговоренности.

О, стрельнул глазами в сторону правой руки. Умничка, все правильно понял. С трудом удерживаюсь, чтобы не улыбнуться и не пошевелить задорно пальчиками, свободными от таких неприятных штуковин, как обручальные кольца. Да, да, малыш, свободная касса. Уже пять лет свободная. Занимать будешь?

— Кажется, где-то там можно было найти воду, — задумчиво тянет он, склоняя голову набок. Да ладно. Да неужто? Давненько мужики не бросались на меня вот так прямо, не выходя из галереи.

Вода? В галерее? Ну не то чтобы её тут не было, кулер тут, конечно, есть, если поискать где-то рядом с гардеробом. Но кивает-то мой бог совершенно в другую сторону. А что у нас там? А там у нас темный пустой зал, который мне занять не дали. И в углу каморочка с железной дверью и бумажным листочком на ней.

Для персонала.

Эй, а я за персонал сойду? Аренду зала под аукцион я добросовестно оплатила. Ну, оплакала при этом кровавыми слезами тот счет, но он уже отбился, я уже в плюсе.

А теперь я же имею священное право спрятаться в темный уголок и осквернить его грязным коитусом, да? Надеюсь, там камер не стоит?

— Задница у тебя еще более прекрасная, чем светотень, — шепчет мне мой Аполлон, приобнимая меня за талию, когда мы уже подходим к этой дивной каморочке.

Мальчик мой, какой ты, однако, милый, наверное, мнишь себя сногсшибательным мачо, да? Хотя ладно, ты хотя бы умудрился закончить предложение словом "светотень", у тебя есть надежда. У обычных-то "мачо" комплимент заканчивается примерно после слова "задница". И вместо «прекрасной» там обычно что-то матерное.

Вот серьезно, не понимаю этого. Может, кто-то и находит сексуальными матерящихся через слово мужиков, а для меня это что-то вроде антивозбудина. Ну, вот в чем радость заниматься сексом с неандертальцем?

Самое матерное слово в моем лексиконе — слово «сука», и это отнюдь не комплимент. Так, например, «сука» у меня бывший муж. Да-да, муж. Нет, не кобель, а сука, поверьте, я точно знаю!

Ах, да, простите, я отвлеклась. Грешна, каюсь, от богов недолжно отвлекаться.

А он ведь бог, раздери черт на нем эту белую сорочку. Мускулистый мой Аполлон, чьим бицепсам позавидовали бы греческие атлеты. Если б дожили. С таким можно и в пыльной кладовке, не раздеваясь, даже не снимая трусов. Чтобы было, что вспоминать пару месяцев спустя.

Я ни черта не вижу. Мои глаза — это мои пальцы, уже нырнувшие ему под рубашку. И боже, да-а, там есть что пощупать, и от чего тактильно побалдеть. Твердый. Рельефный. Кубики даже считать не буду. Я и так знаю, что этот мальчик — мое совершенство, сбежавшее из сна. Не знаю, откуда он взялся, такой восхитительный.

Он такой горячий, что кажется перекаленным. Понятия не имею, почему на моей коже не остается ожогов от прикосновений к этому огненному богу, и почему я не таю, оставаясь на его коже капельками талой воды.

Когда он торопливо опускается передо мной на колени, я уже сомневаюсь что он Аполлон. Эрос, не иначе. Хотя, Аполлон тоже был такой герой-любовник, что многие боги завидовали его личной жизни.

Я предпочитаю не знать, во что уперлась правой ногой, когда отводила бедро в сторону, раскрываясь. Не хочу думать о такой банальщине, как ведра, а больше нечему водиться в каморке со швабрами. Хочу думать об этом проворном божественном языке, от которого так хорошо, что я тихонько постанываю, не заботясь о нечаянных слушателях. Подслушают и хайп с ним. Будут сплетни по всей галерее? Ну, решу проблему одним из двух способов: забить или сменить галерею. И пошли они все!

В конце концов, когда еще у меня будет возможность вот так вот — с богом, по сиюминутной прихоти?

— Ну, что, богиня, я тебя заслужил? — тоном казановы интересуется мой Аполлон, разлучая мой клитор со своим языком, а я любуюсь танцем желтых точек под сжатыми веками.

— Заслужил, — это не слово, это почти гимн. Гимн, воздающий честь этому дивному юноше с его восхитительным языком.

А все что дальше — это просто за гранью. Это взрыв адронного коллайдера, разносящий вселенную на клочки.

Боже, как оно дико — то, что происходит в этой темной каморке. Когда я, лицом к двери, с оттопыренной пятой точкой, а он вбивается в меня, и каждое проникновение — краткая остановка атомов в моей вселенной. На одно мгновение, но как же это… Феерично! А в воздухе — клубничный аромат презервативов, и это тот случай, когда презерватив ничего не портит в ощущениях.

Рычит. Боже, он рычит! Вот вы понимаете, рычит! Ей богу, лет с двадцати пяти не помню мужика, который в сексе рычит. Скажи спасибо, Надюша, если попыхтел. А так, молчит же, собака, и это же иногда жутко вымораживает. Сидишь такая и думаешь — ну и кто из нас бревно, вообще? И, может, мне уже слезть и поехать домой, а то как-то не очень похоже, что оба тут кайфуют.