В моих венах струится имбирный сироп, не иначе. Течет и кипит, заполняя мой мир сладким горячим туманом.

Кто сейчас кого берет, кто сейчас кого дерет?

Каждая фрикция — мое затмение. Кажется, мой мальчик уже достал до моего дна, а я ненасытно пытаюсь взять с него еще больше.

Еще, еще, еще!

И так — до самого конца, пока не кончается воздух в моих легких, пока я сама не падаю на грудь моего юного страстного божества, истерзанная и восторженная.

Он хорош. Он ужасно хорош, настолько, что я кажусь себе хорошо прожаренной отбивной. Может, это просто недотрах так сказывается? Просто, давненько я такого состояния не припомню. Лет этак с двадцати пяти, когда только-только начинала понимать, что такое хороший секс.

Голова, раскаленная, тяжелая, будто наполнена углями. Сейчас — медленно остывающими. До этого — пылающими и обжигающими каждую мою мысль. И шевелиться неожиданно не хочется.

Сколь много бы я отдала, чтобы вот это вот все имело продолжение и дальше? Кажется, что много. На деле — ровным счетом ничего. Я в том возрасте, когда уже задалбываешься подгонять себя под какие-то требования другого человека. Вот она я — дважды разведенная, с дочерью, живу с мамой. Принимай как есть, милый, хотя ладно, я знаю, что ты не сможешь. Никто не смог. Ну, вот нет у меня каких-то таких достоинств, которые взяли бы и позволили.

С постели я слезаю первая. Мой дивный любовник еще лежит там, пользуясь тем, что мама явно очень старательно выбирает тот торт.

— Одевайся, мой сладкий, — улыбаюсь я, поднимая с пола его джинсы и кидая их ему. — Я бы и рада, если бы ты пил мой кофе раздетым, но, боюсь, ты не хочешь в таком виде знакомиться с моей мамой.

Вот вам первая проверка на вшивость. Первый шанс сбежать от меня своими ногами, выдать сейчас: “Ой, у меня дела прям срочные”. Все же знают, что знакомство с родителями — это вроде как “серьезный шаг”. Ну, нет, на самом деле бывает по всякому, бывает вот так, как сейчас, когда ничто не предвещало, но маме все-таки интересно, кого занесло в мою постель.

Мой Аполлончик встает с кровати, надевает джинсы, а потом подходит ко мне, остановившейся у мольберта с портретом Огудаловой. Зависла, размышляя над продолжением работы, даже пуговки на платье не застегнула до конца — остановилась на третьей пуговке от горла.

— Не доделано? — спрашивает, опуская мне на плечо подбородок.

— Знаешь Огудалову? — вопрос на самом деле рассеянный, я не особенно заморачиваюсь на этот счет. Если водится с натурщиками — значит, в принципе должен был слышать.

— Ну, так… слегка, — мой горячий мальчик фыркает мне в плечо. Пальцы забираются под расстегнутое платье, начинают рисовать на моем животе завитушки, и вслед за пальцами разбегаются по моей коже горячие мурашки. Эх, а ведь я бы продолжила, если бы мама не должна была прийти с минуты на минуту. Эй, вызовите кто-нибудь сюда санитара с галоперидолом. Мне очень нужно. Успокоюсь я уже наконец или нет?

Чтобы отвлечься, иду в прихожую, собираю там разбросанные шмотки, возвращаюсь к моему незванному, но такому замечательному гостю, отдаю ему остатки его вещей. Застаю его у стола с моим угольным наброском, мальчик смотрит на самого себя весьма придирчиво, поэтому я не удерживаюсь, кусаю своего Аполлона в его такое дивное голое плечо.

— У кого тут длинный нос?

— Только нос? — Засранец оборачивается ко мне, забирая свою дивную бровку повыше. — А я-то льстил себе, что у меня везде все нормально с размерами.

— Ну ладно, не так уж и льстил, — милосердно улыбаюсь я и отправляюсь на кухню, ставить чайник.

— Предлагаешь мне верить тебе? — с рубашкой в руках мой Аполлон идет за мной следом. — Ты же сама мне ужасно льстишь, это я по одному только наброску вижу.

— Я художник, я так вижу, знаешь такую поговорку?

— Ага, знаю. — Я и не знала, что улыбка может быть настолько бесстыжей. — Так всегда говорят художницы, которые жутко льстят своим натурщикам и не желают в этом признаваться.

— У тебя было так много художниц? — вкрадчиво спрашиваю я.

— Ты единственная моя художница. — Мой мальчик спешно спохватывается, что сболтнул слишком много. Правильно. Не знаю, как все остальные, но я жутко ревнива, особенно в пределах моей кухни. Даже с учетом того, что планов на этого мальчика у меня нет. Трахалась-то с ним сейчас я. Чего это он про каких-то других художниц речь ведет?

— Тогда откуда знаешь?

— Говорю же, друг работает натурщиком, — выкручивается мой Аполлон виртуозно.

— Друг? — уняться мне довольно сложно. — Сам ты им как будто не работаешь?

Мой мальчик смотрит на меня с интересом, и я смутно начинаю подозревать, что все-таки ошибаюсь в том, кем его представляю. Впрочем, он сам виноват, со своими друзьями-натурщиками.

— Могу поработать натурщиком для тебя, — широко улыбается мне мой Аполлон. — Только платить ты мне будешь уже своей натурой. Договорились?

Все, не могу — смеюсь. И все-таки после хорошего секса и настроение хорошее. Даже не хочется выгонять этого дивного юношу. Хочется мурлыкать, обниматься с ним и, может быть, даже накормить его омлетом.

— Ты голодный? — я касаюсь одной из пуговиц его рубашки. — Будешь омлет?

— Из твоих рук хоть стрихнин.

Ой, ты ж, прелесть какая. Черт, и почему я не императрица и не могу себе позволить содержать фаворита, а? Дивный мальчик. Ей богу.

Мама, видимо, решила не просто сходить в магазин, но и сделать лишний кружок по кварталу. Потому что до её возвращения я успеваю не только омлет приготовить, но и его съесть. Ну, маму иногда беспокоит, что я столько лет обхожусь без мужика. Ну, а что поделать, если реальность замужества сильно отличается от того, что рисуется в мечтах.

Кто предупреждает о том, что у мужика может быть депрессия, и он может год слезать с дивана, только чтобы дойти до туалета? Кто предупреждает о настойчивом выносе мозга, даже когда муж знает, что тебе завтра нужно сдавать портрет, и ты после скандалов совершенно никакая и к работе не способна? Кто предупреждает, что обходительный вроде как мужик, может сорваться на твоей дочери, просто потому что она ему под руку подвернулась с вопросом, а у него на работе "проблемы"?

Нет, я не уверена, что этот мальчик тоже окажется слабым или психованным, я просто не хочу знать, что и у него есть изъяны. Хотелось бы запомнить его вот таким, страстным, открытым. Обнимающим меня и целующим в шею, пока я лопаткой перемешиваю омлет. Дурачащимся и пытающимся кормить меня омлетом с рук. Идеальным.

Жаль, не вышло, жаль, что он меня нашел, придется все-таки добавлять ему изъян.

— Что-то мама задерживается, — задумчиво замечаю я, наливая кофе. — Может, ты уже торопишься и тебе некогда ждать?

— Выгонять ты совершенно не умеешь, моя богиня, — ухмыляется мой Аполлон.