Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Друзья мои! – неожиданно раздался голос Алекса. – Проходите, не стесняйтесь. – (Его слушатели повернулись к нам.) – Это наша Джульетта, необычайно талантливая Франсес Фишер. Это наш Бенволио в исполнении мистера Чарльза Льюиса. А мы с Хелен пытаемся замутить летнюю интрижку, я прав, Хелен?
Фран вытаращила глаза:
– Завязывай, Алекс.
– А Ромео? – осведомился, сверкая очками в толстой черной оправе, элегантный бритоголовый китаец в черной рубашке. – Почему здесь нет вашего Ромео?
– Ромео не во вкусе Джульетты, – ответила Фран, садясь в кресло, и мужчина протянул ей руку.
– Меня зовут Бруно, – сказал он.
– Бруно, у вас великолепный дом.
– Спасибо. Мне просто повезло. Здесь вам рады. А вы…
– Бенволио.
– А, система Станиславского. Но в реальной жизни вы?..
– Чарли.
– Чарли, Франсес, вы однокурсники этого субъекта?
– Совершенно верно! – выпалила Фран.
– Я – нет. – Меня покоробила такая ложь.
– Этого мы еще не знаем, – сказала Фран.
– Итак, чем вы занимаетесь, Чарли?
– Я работаю. На условиях неполной занятости.
– И где же вы работаете, Чарли?
– На бензоколонке.
– Так-так. На какой же?
– У кольцевой.
– Я часто пользуюсь ее услугами. На днях у меня была большая радость: я выиграл набор чудных стаканов, не заплатив ни пенни.
По крайней мере, я не надул его со скретч-картой.
– Только не кладите в них лед: они норовят взорваться прямо у лица.
– Это мудрый совет; буду иметь в виду. Когда в следующий раз поеду заправляться…
Я решил, что беседу надо бы оживить, применить мою допросную тактику и обратиться к нему по имени. Некоторым это нравится.
– А вы чем занимаетесь, Бруно?
– Я занимаюсь производством и сбытом домашних компьютеров, – ответил Бруно, и меня как заколодило.
– У нас есть домашний компьютер, – сообщил я, не придумав ничего лучше.
– Да что вы говорите? Какой же?
Я назвал модель и фирму.
– Папа купил по объявлению в газете.
– Да, это наши главные конкуренты. Наша фирма называется «Вонг компьютерз».
– Наш так себе. Ваши гораздо лучше.
– Хорошо сказано. Вы далеко пойдете, Чарли. Рад, что вы заглянули на огонек. Похоже, вы – замечательная пара.
– Ну, мы не вполне пара, – сказала Фран.
– Совсем недавно познакомились, – объяснил я.
– Не понимаю, какое это имеет отношение к чему бы то ни было. Достаточно посмотреть на вас вместе. Но советую вам поторопиться! Зачем терять время? Кстати… почему до сих пор пустует бассейн?
– Мы даже не знали, разрешается там плавать или нет, – сказала Фран.
– Конечно разрешается. Для того он и существует.
– А у меня купальника нет, – сказала Хелен.
– Боже правый! Откуда у молодых такое ханжество? – изрек Бруно и осушил свой стакан. – Сейчас я сам пойду и кого-нибудь туда столкну.
Преодолев террасные ступени, он скрылся в саду.
К нам карабкались Алекс и Хелен.
– Алекс, – со смехом обратилась к нему Фран, – ты точно знаешь, что у него из-за нас не будет неприятностей?
– Естественно, не будет. Вы только потом языками не мелите…
Подняв кулак, он подозвал нас ближе, а потом разжал пальцы, как будто показывал какого-то редкого жука. На ладони лежала таблетка, пузатая, в крапинку.
– Готов разделить ее на четыре части. От такой малости эффекта не будет, но кто хочет попробовать?
Мы быстро переглянулись, как мушкетеры, Алекс разгрыз таблетку, и каждый из нас взял маленький осколок, будто отлетевший от кафельной плитки, меловой и влажный от слюны. В качестве запивки использовали свои коктейли. Трудно было поверить, что нечто такое мелкое может иметь настолько отвратительный вкус: казалось, нам в рот прямой наводкой пшикнули из флакона с лаком для волос; мы хлебнули еще коктейля с леденцовым вкусом и отправились на поиски эпицентра вечеринки.
Королева Маб
Таблетка совершенно не подействовала: мы докладывали об этом друг другу каждые десять минут, если не чаще.
Разве что музыка теперь звучала совсем по-другому, просто потрясающе. О танцевальной музыке мы с друзьями всегда отзывались с тупым неприятием и считали такое отношение признаком цельности характера: музыка без гитар не имела права считаться искусством, была скучной и однообразной – тра-ля-ля. В берлоге у Харпера не танцевали: под музыку там только кивали и закусывали нижнюю губу.
Но к такому состоянию, как сейчас, мы и близко не подходили. Снаружи на освещенной открытой танцплощадке, похожей на спасательный плот, яблоку негде было упасть. В четырех углах стояли динамики, которые фокусировали звук, как увеличительное стекло фокусирует свет. Алекс взвыл, схватил Хелен за руку и врезался в гущу танцующих; мы с Фран переглянулись и последовали их примеру. На удивление Хелен танцевала бесподобно: полностью сосредоточенная, почти сердитая, с закрытыми глазами и стиснутыми кулаками, она бормотала что-то себе под нос, будто подстрекая окружающих помешать ее танцу. Для Алекса танец был формой самособлазна: его рука то и дело скользила под рубашку, расстегивала пуговицы, сжимала то грудную мышцу, то ягодицу, то пах – оставалось только ждать, когда же Алекс надает Алексу по рукам. Я занял стойку – ноги не отрываются от пола, локти прижаты к бокам, руки поочередно выполняют движение доярки – такой танец не потревожил бы никого даже в переполненном вагоне поезда; а Фран, наоборот, неистовствовала, сверкала безумной улыбкой, вскидывала руки высоко над головой, запускала пальцы себе в волосы, открывая темную щетину под мышками, но в какой-то момент перехватила мой взгляд, расхохоталась с открытым ртом, положила руки мне на плечи и что-то сказала.
– Что-что?
– Говорю: обалдеть.
– Обалдеть.
Она вновь заговорила.
– Что, прости?
Притянув меня к себе, она зачастила мне прямо в ухо:
– Говорю: я ужасно рада, что ты здесь.
И некоторое время мы еще продолжали свой танец, дрейфуя в сторону, на край плота, и прижимаясь друг к другу.
Трудно рассуждать о чьем-нибудь запахе, не рискуя показаться психопатом, но я еще раньше уловил ее запах: теплый и зеленый, как само лето. Несколькими годами позже, во время неудачного, грустного свидания, до меня долетел тот же запах, и я даже подумал, что где-то рядом прячется Фран. «Боже, что это?» –
