– Знаешь, меня рвало практически от всех спиртных напитков, так что…

– Надо же, Джеймс Бонд. И вкус алкоголя тебе до сих пор не опротивел?

– По-моему, вкус алкоголя и не должен быть приятным.

Она погладила меня по руке:

– Мученик ты наш.

– Да. У меня огромный опыт по этой части, – сказал я и убрал соломинку, чтобы она не колола меня в щеку. – Вообще говоря, тут шикарно.

– Еще как, – согласилась она, и мы, устроившись на краю вазона, стали наблюдать за происходящим. – Ощущаю себя настоящей Дейзи Бьюкенен.

– Кто такая Дейзи Бьюкенен?

– Первая любовь Джея Гэтсби. Он становится миллионером и тоже закатывает шикарные вечеринки, чтобы заново влюбить в себя Дейзи и склонить ее уйти от мужа. Не буду тебе рассказывать, что из этого вышло, но закончилось все очень грустно. И вместе с тем как-то досадно.

– Прочту в ближайшее время, – пообещал я.

Мне хотелось прочесть каждую книгу, посмотреть каждый фильм, послушать каждую песню, какие только упоминала Фран.

– Видит бог, мне было необходимо оттянуться. Правда, перед остальными неудобно. Нехорошо отрываться от коллектива. Я терпеть не могу группировки… За исключением, конечно, тех, куда зовут меня, – такие группировки очень даже хороши. В Мертон-Грейндж они есть? Группировки?

– Естественно! – У нас никто не говорил «группировки».

– А ты в какую-нибудь входил?

– Можно и так сказать. Была у нас мальчишеская компашка.

– Вот-вот, и Колин так говорил. Он рассказывал, что вы, по сути, терроризировали всю школу.

– Серьезно?

– И Люси то же самое говорила. Правда, она упирала на то, что вы ее обзывали. Не помню как… Номер сорок два. Как в китайском меню, что само по себе абсурдно, поскольку она – вьетнамка. То есть ее родители из Вьетнама.

Это чистая правда. Ее прозвали Сорок Два – это, можно сказать, у всех слетало с языка чаще, чем ее настоящее имя. Другими ее кликухами были Лодочница и Вьетконговка, а также, по непонятным для меня причинам, Будда; может, я сам ее и не обзывал, но не мог припомнить, чтобы хоть кого-нибудь одернул.

– И что там Колин наплел?

– Сказал, что ему досталось прозвище из лексикона геев.

– Я ничего такого не говорил…

– Про тебя речи нет. – Фран положила руку на мою. – Думаешь, я захотела тебя отшить? Нет, я не хочу тебя отшивать.

– Я ничего такого не говорил.

– Знаю. Люси сказала «кое-кто из мальчишек».

– В основном Ллойд и Фокс.

– И еще Харпер. Я запомнила, потому что ты его упоминал.

– Это мой приятель, но отсюда не следует, что он пай-мальчик.

– Понятно.

– А Ллойд мне даже не приятель, он приятель приятеля, но тусуется с нами. А сейчас мы с ним вообще не разговариваем. Да и остальные, по-моему, тоже от меня отвернулись.

– В самом деле? Из-за чего?

– Ну, я типа бильярдным шаром зафигачил ему в голову. С размаху.

Она засмеялась:

– Неужели промазал?

– Да. К сожалению.

– А из-за чего такие страсти?

– Он мне лишнего наговорил. – Я пожал плечами. – У него язык без костей.

– Раз так – плохо, что ты промазал: он, как видно, порядочный говнюк. – Она опять хохотнула. – Ой, прости. Прости.

– Да ладно, что правда, то правда. – (Мы помолчали.) – А когда Люси тебе это рассказывала?

– Не важно. Ты на нее не сердись, она говорила только правду. Да и то лишь из-за того…

– Договаривай.

– Как она сказала, теперь ты ей нравишься еще больше. А когда ты в первый раз появился вместе со мной, она возмутилась твоей наглости, помня… что ты творил в школе.

– Время было другое. И сам я был другим. – Мне показалось, что это правда.

– Не хочу выглядеть святошей или занудой, я могу быть порядочной стервочкой, уж поверь. – Она отпила из бокала, содрогнулась и засмеялась. – Но просто хотела убедиться, что не ошибусь в своем выборе, если у нас с тобой это будет. Вот. Все, забыли.

…У нас с тобой это будет, сказала она и как ни в чем не бывало продолжала болтать дальше.

У меня это не укладывалось в голове. Если у нас с тобой…

– …в самом деле надо бы смешаться с гостями…

Это… Это будет….

– …и взять еще выпить, только что-нибудь другое. Текила как-то не пошла.

Что значит «это»?

– …даже в Мексике, я уверена, не все с нее фанатеют. Сможешь раздобыть что-нибудь помягче?

– Что «это»? – спросил я.

– В каком смысле «это»?

– Ты сказала «если у нас с тобой это будет», «это», а что значит «это»?

Я почувствовал, как она сжала мою руку.

– Сам знаешь.

– Нет, ты скажи.

Она со смехом выпрямила ноги и оттянула носки.

– Об этом не говорят, это делают. – (И я уже знал, что сегодня мы будем целоваться, только надо подгадать… не упустить этой мелочи… сделать все как положено.) – Пошли…

– Ты правильно меня поняла, – сказал я.

– Да, наверное. Пойдем-ка в дом. Надо посмотреть, что у них еще есть выпить.

Она взяла меня под руку, и мы прошли мимо гостей, которые улыбались и кивали с веселым, снисходительным видом, как будто мы, дети, выбежали к ним в пижамах, чтобы застать праздник, поднести взрослым зажигалку и пригубить их напитки. Я молча повторял свою легенду: география, географический факультет в Шеффилде. Да, универ превосходный! Я доволен, даже очень, большое спасибо. Через раздвижные стеклянные двери на кухню, всю стеклянную, как аквариум, где раковина и все столешницы расположены в самом центре, а всякие кастрюли и ковшики изящно свисают откуда-то сверху, как затейливые ударные инструменты. На стойке из полированного черного мрамора бармен расставлял свежеприготовленные коктейли, красные, желтые и зеленые, как блеклые огни светофоров; мы дождались, чтобы он отвернулся, и схватили по красному, потом, отойдя на безопасное расстояние, склонились к ободкам бокалов. У них был вкус леденцов на палочке, какие продаются с тележек вместе с мороженым, и мы осторожно понесли их по стеклянным ступенькам в гостиную, утопленную в землю, как на раскопках, и тоже со стеклянными стенами; я еще подумал: что сказал бы об этом мистер Харпер, Оранжерейный король? «Это одна здоровенная, чертовски крутая оранжерея!»

В жилом крыле стены были ступенчатые, как римский сенат в фильмах про гладиаторов, причем на ступеньках лежали подушки и коврики, чтобы сенаторам было помягче возлежать, и тут мы застали Хелен, которая прижимала