– Никуда я не пойду, – насупилась Дуда, нервносрывая с кронштейна вешалки с одеждой и швыряя их на кровать. – Ты жезнаешь, я боюсь. И одна оставаться не собираюсь. – Опустошив шифоньер, онаподлетела к груде вещей и, соорудив из нее неаккуратный ком, выпалила: –Говори, куда еще свои тряпки засунула? В комод?

– Дуда, оставь мои тряпки в покое. Ты все равно незнаешь, что в какой чемодан запаковывать. Сейчас я позову Катерину, она всесделает.

– Ладно, как скажешь. Только в мой «Эдельвейс» ты всеравно со мной пойдешь. Я туда без сопровождения ни ногой.

– Хорошо, хорошо. Только дай мне несколько минут, чтобыя смогла забрать из ванной комнаты свои причиндалы.

Дуда милостиво кивнула головой, и Эва удалилась в ванную.Пока складывала в специальный сундучок кремы, лосьоны, скрабы, Эдуардаразвлекала себя тем, что каталась на кровати. Приведя ее в движение с помощьюпульта, она вращалась на ней, как на карусели. Занятие это так ее увлекло, чтоДуда не сразу услышала стук в дверь.

– Дуда, черт тебя дери! – прокричала Эва изванной. – В дверь стучат, неужто не слышишь?

– Слышу, – буркнула та, остановив кровать. –Заходите. Не заперто!

Дверь приоткрылась, и в комнату, немного смущаясь, зашелАнтон.

– Здрасте еще раз, – сказал он, не двигаясь дальшепорога. – Я к вам.

– Ко мне? – переспросила Дуда.

– К вам. Я в «Эдельвейс» стучался, стучался, мне неоткрыли, и я подумал, что найду вас тут…

– Нашел, и чего хочешь?

– Можно ваши лыжи взять?

– Пожалуйста, мне не жалко, но ведь у тебя свои есть…

– Ваши для спуска больше подходят. К тому же мои нетакие хорошие. – Он натянул перчатки и сделал шаг назад, удаляясь запорог. – Значит, я возьму лыжи?

– Бери.

– Удачи тебе, – сказала Эва, выйдя изванной. – Смотри, осторожнее там.

– Постараюсь.

Он одарил их скупой улыбкой и закрыл за собой дверь.Раздались его удаляющиеся шаги. Затем все стихло.

– Славный мальчик, – с улыбкой проговорила Эва,проходя в комнату и ставя сундучок на кровать. – Хотя и несколькостранный.

– А чего ты хочешь? Каково окружение, таков ион… – Дуда подошла к центральному окну, запрыгнула на его подоконник,достала пачку сигарет и, раскрыв форточку, начала курить. Сделав пару затяжек,она воскликнула: – А отсюда здание аэровокзала видно! Смотри!

Эва подошла к окну, выглянула в него, но никаких зданий,кроме «Голубой скалы», не разглядела. Это говорило о том, что ее зрение гораздохуже Дудиного. Что, собственно, не было для Эвы неожиданностью, посколькуокулист ей еще год назад выписал очки для дали, но она их категорически нежелала носить. Перепробовав кучу дорогущих оправ (золотую от «Диора»,платиновую от «Шанель», инкрустированную бриллиантами от «Версаче»), Эва пришлак выводу – очки ей не идут совсем. А от линз у нее глаза слезились. Поэтому Эвапродолжала плохо видеть далекие предметы, «прозревая» только наедине с собой:оставаясь одна, она водружала на нос самые обычные очки в легкой титановойоправе и наслаждалась четкой телевизионной картинкой. О своей близорукости онане рассказывала никому. Даже Дуде! Но тут оказалось, что та прекрасно обо всемосведомлена.

– Ладно тебе, расслабься, – хмыкнула Эдуарда,похлопав Эву по плечу. – Если не можешь разглядеть, так не пытайся… А тоты так сощурилась, что у тебя глаза в щелки превратились!

– Я щурюсь? – переполошилась Эва, тут жепринявшись разглаживать кожу в уголках глаз.

– Не всегда, но частенько.

– Какой ужас! От этого же морщины появляются!

– Очки надо носить, если плохо видишь…

– Это так сильно заметно?

– Да нет. Просто я очень давно тебя знаю. Раньше ты нещурилась, а теперь начала. Значит, у тебя падает зрение.

– И что мне делать? Очки носить я не хочу, а от линз уменя раздражение.

– Сделай лазерную коррекцию. Это безболезненно и совсемнедорого. – Она докурила сигарету до фильтра и, пульнув окурок за окно,вытащила из пачки другую. – Вернемся из Италии и займемся тобой. Глазаподправим, а потом задницу… – Дуда хлопнула Эву пониже спины. – Утебя целлюлит!

– Ты и это заметила?

– Глаз – алмаз, ты же знаешь!

Эва уткнулась головой ей в колени и прошептала сдавленно:

– Я старею.

– Это естественный процесс, никуда не денешься, –с умным видом изрекла Дуда.

– Но я не хочу! И не могу! БОГИНИ не стареют! Онивсегда прекрасны и вечно молоды…

– Эва, радость моя, смирись с неизбежным. Через пятоклет тебе придется сойти с Олимпа. Ты и так там задержалась…

– Евангелиста до сих пор выходит на подиум, а она менястарше.

– Тебя тоже будут изредка приглашать…

– И Клаудия Шиффер все еще снимается в рекламныхклипах! – Эва подняла глаза на Дуду, в них блестели злые слезы. – АЭнди Макдауэлл рекламирует «Л’Ореаль»!

– Антивозрастные кремы от морщин, – напомнила ейДуда.

– Ну и что! Пусть! Я тоже буду…

– Тогда ты перестанешь быть БОГИНЕЙ. Сама же говоришь,они всегда прекрасны и молоды…

– И что же ты мне предлагаешь? По достижениисорокалетия уйти на пенсию?

– Не на пенсию, а в тень. Исчезнуть. Чтобы мир помнилтебя молодой и прекрасной.

– И чем же я буду в этой тени заниматься?

– Выйди замуж, роди детей, займись семьей. – Дудавзяла ее за подбородок и заглянула в глаза. – Ведь ты давно об этоммечтаешь, я знаю. Любая женщина хочет иметь семью, и ты не исключение…

– Да, я не исключение, да, я мечтаю выйти замуж иродить детей, но я все равно хотела бы работать. Изредка сниматься в клипах.Вести какое-нибудь ток-шоу. Быть может, играть в сериалах…

– Дура ты, Эва!

– Почему это?

– Да потому! – Дуда глубоко затянулась ивышвырнула недокуренную сигарету в форточку. – Вспомни, например, МайклаДжексона. Был КОРОЛЕМ, а кем стал? Посмешищем? Уйди он вовремя, мир запомнил быего тем талантливым юношей, что пел «Билли Джин» и «Бэд», а сейчас в нашихглазах он чудик с отвалившимся носом и извращенными наклонностями! И никто невспомнит ни одной его новой песни…

– Нашла с кем сравнить! С Майклом!

– Ты, как и он, уникальна. Ты – единственная. Ты –символ. Как… Мэрилин Монро. Как Марлен Дитрих. Как Одри Хепберн.

– Да они же все умерли!

– Но о них все еще помнят. И будут помнить… молодыми икрасивыми. Потому что они вовремя ушли…