Тиберий погиб здесь, во дворце. Этажом выше, в помещении без окон, со звуконепроницаемыми стенами. Когда охранники притащили меня туда, я была в ужасе и потрясенно ждала, что нас с Мэйвеном вот-вот казнят за измену. А вместо этого короля разрубили на две части. Голова, тело, а посередке – лужа серебряной крови. Корону получил Мэйвен. При этом воспоминании у меня сжимаются кулаки.

– Какой ужас, – бормочет Айрис. Я чувствую на себе ее взгляд.

– Да. Не так ли, Мэра?

Его внезапное прикосновение жжет, как клеймо. Я рискую утратить власть над собой – и бросаю на Мэйвена гневный взгляд.

– Да, – выговариваю я сквозь стиснутые зубы. – Ужас.

Мэйвен кивает в знак согласия, сжав зубы так, что кости на лице проступают отчетливее. С ума сойти, у него хватает наглости казаться мрачным. Печальным. Но он не чувствует ни грусти, ни скорби. Просто не может. Мать лишила Мэйвена тех частей души, которые любили отца и брата. Жаль, что она не лишила его и той части, которая любит меня. Эта часть гниет, отравляя нас обоих. Черная гниль пожирает мозг короля и всё то, что могло быть нормальным. Мэйвен тоже это знает. Знает, что что-то не так и что он ничего не в силах поделать, даже с помощью своей способности и власти. Он сломлен, и на свете нет целителя, который вылечил бы его.

– Прежде чем мы пойдем осматривать дворец, кое-кто еще хотел бы познакомиться с моей будущей невестой. Страж Норнус, прошу вас, – говорит Мэйвен, подзывая кого-то.

Повинуясь его жесту, один из Стражей превращается в размытое красно-оранжевое пятно – в мгновение ока он устремляется к входу в зал и тут же возвращается. Быстр. В своем мундире он похож на огненный шар.

За ним следуют фигуры в знакомых цветах.

– Принцесса Айрис, это глава Дома Самоса и его семейство, – говорит Мэйвен, поводя рукой между своими двумя невестами – новой и старой.

Эванжелина совершенно не похожа на просто одетую Айрис. Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы создать текучий металл, который облегает все изгибы ее тела, как сверкающая черная смола. Больше никаких корон и тиар, однако драгоценности с лихвой это компенсируют. На шее, на запястьях, в ушах у Эванжелины серебряные цепочки, тонкие, как нитки, и усаженные бриллиантами. Птолемус тоже выглядит иначе – на нем нет привычных доспехов и мехов. Его массивная фигура по-прежнему достаточно грозна, но Птолемус сейчас больше похож на отца – на нем великолепный черный бархат и сверкающая серебряная цепь. Воло идет впереди, а рядом с ним незнакомая мне женщина. Но нетрудно догадаться, кто это.

В ту секунду я чуть больше понимаю про Эванжелину. Ее мать представляет собой пугающее зрелище. Не потому, что она уродлива. Наоборот, эта женщина опасно красива. От нее Эванжелине достались угловато посаженные черные глаза и идеальная фарфоровая кожа – но не прямые и гладкие волосы цвета воронова крыла и изящная фигурка. Такое ощущение, что я, даже в оковах, могла бы переломить эту женщину пополам. Возможно, это иллюзия. На ней – цвета родного клана, черный и изумрудно-зеленый, помимо серебра Самосов, символизирующего брачный союз. «Гадюка». В моей голове звучит насмешливый голос леди Блонос. Черный и зеленый цвета Дома Серпента. Мать Эванжелины – анимоза. Когда она подходит ближе, становится лучше видно ее переливающееся платье. И я понимаю, отчего Эванжелина с таким упорством носит свою способность на себе. Это семейная традиция.

Супруга лорда Самоса украшена не драгоценными камнями, а змеями.

Она носит их на запястьях, на шее. Тонкие, черные, медленно извивающиеся… их чешуйки блестят, как разлитая нефть. Меня в равной мере охватывают страх и отвращение. Хочется убежать в свою комнату, запереть дверь, оказаться как можно дальше от этих ползучих тварей. Но они с каждым шагом становятся всё ближе. А я-то думала, что Эванжелина плоха.

– Лорд Воло, его супруга, Ларенция из Дома Серпента, их сын Птолемус и дочь Эванжелина. Мои уважаемые и высоко ценимые приближенные, – поясняет Мэйвен, указывая на каждого по очереди. И улыбается, обнажая зубы.

– Простите, что мы не смогли встретиться с вами раньше, – говорит Воло и делает шаг вперед, чтобы принять протянутую руку Айрис.

Несложно увидеть сходство между ним и детьми. Сильное тело, изящные черты, длинный нос, губы, постоянно складывающиеся в усмешку. Кожа у него бледнее, чем у Айрис, серебряная борода недавно подстрижена. Он осторожно целует костяшки пальцев принцессы.

– Нас отозвали по делам в наши владения.

Айрис склоняет голову. Воплощенное изящество.

– Не нужно извинений, милорд.

Мэйвен, через их сцепленные руки, перехватывает мой взгляд. И весело приподнимает бровь. Если бы я могла, я бы спросила, что он пообещал Дому Самоса – или чем пригрозил ему. Две короны ушли у Самосов из рук. Столько планов и интриг – и всё впустую. Я знаю, что Эванжелина не любила Мэйвена, даже не испытывала к нему симпатии, но ее с детства готовили в королевы. А потом дважды лишили добычи. Она потерпела крах – и, что еще хуже, подвела свой дом. По крайней мере, теперь ей есть кого винить, помимо меня.

Эванжелина смотрит в мою сторону, опустив длинные темные ресницы. Они трепещут, когда ее взгляд перебегает туда-сюда, как маятник в старинных часах. Я слегка отступаю от Айрис, чтобы положить между нами некоторое расстояние. Теперь, когда у Эванжелины появилась новая соперница, я не хочу, чтобы у нее сложилось неверное представление.

– Так вы были обручены с королем? – спрашивает Айрис, переплетая пальцы.

Взгляд Эванжелины обращается на принцессу. В кои-то веки она оказывается на поле боя с равным противником. Может, мне повезет и Эванжелина совершит ошибку – попытается припугнуть Айрис так же, как меня. Держу пари, принцесса не потерпит ни одного неуважительного слова.

– Да, некоторое время, – отвечает Эванжелина. – А до того – с его братом.

Принцесса не удивлена. Очевидно, дома ее хорошо проинформировали.

– Что ж, я рада, что вы вернулись ко двору. Нам потребуется немало помощи при подготовке к свадьбе.

Я прикусываю губу чуть ли не до крови. Всё лучше, чем рассмеяться вслух при виде того, как Айрис посыпает солью многочисленные раны Самосов. Мэйвен отворачивается, чтобы скрыть ухмылку.

Одна из змей шипит – тихий, монотонный звук, который ни с чем не спутаешь. Но Ларенция быстро приседает, взмахнув тканью своего переливающегося платья.

– Мы в вашем распоряжении, ваше высочество, – отвечает она.

Голос у нее низкий, густой, как сироп. На наших глазах самая толстая змея, на шее у леди Самос, проскальзывает ей за ухо и прячется в волосах. Отвратительно.

– Это честь для нас – помогать вам всеми силами…

Отчасти я ожидаю, что сейчас она подтолкнет Эванжелину, вынудив ее согласиться. Но вместо этого леди Аспид поворачивается ко мне так быстро, что я не успеваю отвернуться.

– Заключенная смотрит на меня по какой-то причине?