Она вопросительно глянула на Мириам, и та кивнула:

– Мы торопимся, я поняла. Только душ приму… сколько у меня минут?

Волосы Би так и не успели высохнуть. Она сидела на переднем сиденье кара, рядом с шутом, и мокрые пряди лежали на белой обивке кресла пучками тонких проводов. Мириам дотронулась до своей прически – туго собранный хвост тоже оставался влажным. Подгоняемые шутом, они буквально выбежали из гостиницы, даже не разбудив Ланье, и кар рванулся с места, будто собираясь участвовать в гонке.

Хотя улицы в этот ранний час были пусты. Солнце еще не успело подняться достаточно высоко, и его лучи задевали только крыши зданий, и верхние ряды окон, сияющие вверху, будто короны, обрамленные синим небом. В выходящих на улицу витринах, пролетающих мимо, все еще спала темнота, а между домами бледным электрическим светом мерцали фонари, установленные на длинных подставках. Суонк, похоже, сразу же задремала, закинув голову назад и смешно приоткрыв рот. А Би смотрела чуть в сторону, на дома, бегущие навстречу, и Мириам внезапно захотелось нарисовать ее. Заморозить во времени этот момент, и настроение – ее профиль, прищур миндалевидных глаз, пряди мокрых волос, и тонкие пальцы, лежащие на приборной панели. Теперь, используя трюк, показанный Вероникой, это можно было сделать без всякой бумаги – требовалось только короткое и не совсем понятное усилие, позволяющее видеть информационные сети, разбросанные вокруг, и затем еще одно, чтобы вызвать из узла, расположенного где-то далеко, видение чистого листа. Находясь прямо перед Мириам, он в то же время совершенно не блокировал поле зрения, позволяя видеть все вокруг. И для того, чтобы оставлять на нем линии, вовсе не нужны были мелки – достаточно было еще одного усилия, чуть более сложного. Линия могла становиться толще или тоньше, менять цвет и насыщенность, но Мириам понимала, что это не все – лист был инструментом Иштар, которым она все еще совсем не умела пользоваться.

За несколько секунд девушка успела набросать плечо Би, ее висок, изящную мочку уха, когда та неожиданно спросила:

– Что ты делаешь?

По сравнению с рисунком, рождающимся перед ней, слова казались слишком плоскими, и Мириам ответила веером картинок, сделанных ночью. Шут заметно вздрогнул, когда они вылетели, выстраиваясь в ряд, на расстоянии вытянутой руки, но на самом деле – в другом пространстве, где не было кара, и дороги под колесами.

– «Вот это площадь, на которой был спектакль.» – Бесшумно пояснила Мириам, пролистывая наброски, и покосилась на спящую Суонк. – «Только такая, какой ее видела Мари. Город, а за ним – много воды, которая называется океаном. И костюмы, вот здесь, где она обнимает Мону. У нее форма, вроде гвардейской, с наплечником, а у ее сестры – длинное платье с широким поясом, и вырезами спереди и сбоку.»

– Будь я проклят! – Прошептал шут. – Ты сможешь увеличить эту часть?

– «Да, наверное. А вот тут, дальше – лифт на небо, который мне показала Вероника. И часть города, со статуями. Тут был неудобный свет, и у меня плохо получилось. А дальше – ты, и вчерашний вечер. Вот Ланье и Суонк поют песню про красавицу, что ждала милого у дороги…»

– «Ты поэтому осталась на балконе?» – Спросила Би. – «Чтобы рисовать?»

– «Ну да. А вот тут Суонк плачет, и они обнимаются. А ты смотришь, но видно, что думаешь о чем-то другом. А вот Мона – ее любимый умер, и она собирается выстрелить себе в сердце, как ты ей подсказала. И Суонк спит в кресле. А дальше я не помню.»

– «Ты тоже уснула, в шезлонге.» – Пояснила Би. – «Думала перенести тебя в кровать, но мне показалось, что ты счастлива, и я просто укрыла тебя одеялом. Впрочем, Ланье, когда храпел на диване, тоже казался довольным. И не удивительно – вылакать в одиночку почти два литра выдержанного вина.»

– «Я не ожидала, что они знают одинаковые песни.»

– «Песни купцов и караванов, истории, рассказываемые в цирках.» – Вклинился в разговор шут. – «Даже меня когда-то учили рассказывать сказки.»

– «Значит, и они принадлежат богине?» – Спросила Би.

– «Нет. Она их хранит, и не более.» – Шут взглянул на нее, и широко улыбнулся. – «Это мы, люди, обладаем уникальной способностью – забывать.»

Кар затормозил и остановился. Голову Суонк мотнуло вперед, и Мириам придержала ее, чтобы та не ушиблась о переднее сиденье. Наполовину законченный рисунок лег к остальным, в одну из коробочек, прячущихся в колодце электронной памяти, и девушка выбралась из машины – к подножию чего-то огромного, стеклянного, медленно наливающегося свечением восходящего солнца.

Будто струя воды, закрученная и бьющая рядом с дорогой на огромную высоту. Мириам запрокинула голову, стараясь оценить форму странного здания, но это оказалось неожиданно сложно – изогнутые и уходящие вверх стены были зеркальными, подернутыми дымкой, и содержали в себе более темные контуры, которые могли оказаться лестницами или целыми залами. Один из домов, которые она видела с кладбища машин, давным-давно, будто созданный из навечно застывшего ветра.

Мириам поймала на себе взгляд шута, и улыбнулась, читая в его цветах гордость и нетерпение:

– Это ты построил?

– Я его вдохновил. – Скромно ответил шут, и пошел вперед, между аккуратно подстриженных травяных газонов, ко входу, похожему на открытую книгу из стекла, высотой в три человеческих роста. Суонк остановилась рядом с Мириам, точно так же задрав голову, и выдала невнятный звук, видимо, означающий крайнюю степень изумления.

– Идем. – Тихо сказала Би. Ее взгляд скользнул вверх, в цветах зажглась грусть, и, когда Мириам поравнялась с ней, она вдруг спросила, бесшумно:

– «Твои рисунки. Что они дают тебе?»

– «Они лечат мое сердце.» – Просто ответила Мириам. – «Внутри меня осталась пустота – после того, что случилось вчера, и раньше. Они заполняют ее.»

– «Вот и шут. Как бы он ни притворялся – он делает прекрасные вещи. Красивые и хрупкие. Мне это кажется таким странным – делать что-то настолько уязвимое сейчас, когда…»

– «Завтра могут упасть бомбы?»

– «Да.»

– «От этого еще больше хочется создавать их. Рисунки могут пережить нас. Как та история, которую рассказывает Мари в своем спектакле, пережила ее создателя, на много сотен лет. Я бы очень хотела оставить хоть что-то, чтобы в будущем знали: жила Мириам, ты, Суонк, и этот город стоял, а люди в нем радовались.»

– «Обо мне узнают иначе.» – Ответила Би, и Мириам увидела, как тают оттенки грусти внутри нее, сменяясь опасным огнем. – «Из воспоминаний о битвах. Бомбы не должны упасть, даже если король прогонит нас, и придется прорываться на небо силой! Я тоже хочу, чтобы меня пережили прекрасные вещи… или люди. Атланта, ты, и даже эта маленькая рейдерша… такие живые.»

– «Правда?» – На секунду Мириам показалось, что Би сейчас улыбнется, но этого не случилось. Наоборот, опасное сияние будто стало сильнее, когда она едва заметно кивнула:

– «Так и есть. Ведь внутри меня тоже пустота. Но я не думаю, что в этом мире найдется еще хоть что-нибудь, что сможет ее заполнить.»