Арго остановился, и последний десяток шагов она проделала в одиночестве. Ворота возвышались над ними, огромные, не сломленные недавним штурмом. Сила, бегущая по броне, уходила внутрь, собираясь для совершения чего-то, пока не имеющего названия в ее лексиконе. Кто-то из защитников отдавал команды за стенами, она чувствовала мощь орудий, скрытых в бойницах, и решительность людей – но все это уже не имело значения.

Мириам, которую она видела во сне, протянула руку в чешуйчатой перчатке, возложив ее на оплавленный шрам в теле ворот.

– Пади, Фаэтон! – Приказала она.

Интермедия II.

Бритва прошла по коже – один раз, затем второй. Потом соскочила.

Порез был бы совсем не заметен, если бы не кровь – тонкая полоска, мгновенно набухшая темным цветом. Капля крови, черная в свете свечи, скользнула вниз, и Кейн отложил походную бритву.

Пламя билось и мерцало, вместо того, чтобы гореть ровно – полностью отвечая состоянию его рассудка. Монах наклонил голову, рассматривая порез в маленьком зеркальце рядом со свечой, потом выпрямился, неподвижно глядя на огонь.

Темнота за ним казалась абсолютной.

В ней прятались крыши соседних зданий, такие же низкие, как и та, на которой устроился монах. Площадь, на которой днем произошла казнь, осталась слева, сейчас о ней напоминали только далекие крики, и пение – теперь уже затихающие. Привратный городок встречал ночь с опаской, будто ожидая подвоха, и Кейн отлично понимал его. Окрестные улочки были опасны, даже если забыть о Змеях, несущих дозор на соседних крышах.

Пламя дрогнуло снова – по ржавой приставной лестнице за спиной Кейна кто-то поднимался. Из темноты показалось лицо. На мгновение монаху показалось, что это маска – черная, лакированная, с узкими прорезями глаз, и тонким, насмешливым ртом. Блеснули и погасли медные нити, вплетенные в косички под широким капюшоном.

– Наводишь красоту? – Спросила Феникс негромко. – А что света не дождался?

– Не знаю, что будет завтра. – Ответил Кейн. – Поэтому стараюсь сделать все сегодня.

– Сомневаешься, что доживешь до утра?

– Все в это верят – и однажды ошибаются.

Феникс хмыкнула и подошла ближе, рассматривая его нехитрые пожитки, разложенные на табурете рядом со спальником – бритву, миску с мыльной пеной, свечу.

– А зеркало-то мое.

– Ты его проиграла.

– Поэтому и не отбираю. – Она обошла монаха, и присела справа от табурета. – Кровь. Значит, и у тебя может рука дрогнуть.

– Если я сомневаюсь.

– Еще утром ты был в себе уверен. – Под низко надвинутым капюшоном блеснули глаза. – Что поменялось?

– Это же очевидно. – Монах все так же смотрел на свечу. – Я.

Темные пальцы Феникс легли на рукоять бритвы. Мгновение – и та завертелась между ними, как стрекозиное крыло, отбрасывая случайные блики.

– У меня руки не дрожат. Хочешь помогу?

– Сочту за честь. – Ответил Кейн. – Если сможешь.

– Никто не знает, сколько всего я умею. Даже ты. – Феникс зачерпнула ладонью мыльную пену, и провела по макушке монаха. В зеркале тот видел, как бритва приблизилась к его затылку. Лезвие скользнуло по коже – а затем монах почувствовал осторожное прикосновение.

– Тебе достаточно свечи? – Спросил он.

– Мне не нужен свет. – Ее пальцы изучали его голову. – Без него обойдусь. Но ты говори, не бойся.

– О чем?

– Например о том, почему ты до сих пор меня не прикончил?

Она снова провела лезвием по его затылку, затем стряхнула пену в сторону.

– Не представилась возможность. – Спокойно ответил Кейн.

– Так и есть. Я по глазам вижу, когда меня убить хотят – даже по твоим. А почему помочь мне согласился? Из-за того, что я пообещала?

– Нет. Во время попытки побега мог представиться случай избавиться от всех вас.

– Тоже правда. Но тогда объясни мне, монах. – Она снова ощупывала его голову, определяя путь для движения бритвы. – Почему не сбежал, пока мог? Знаю, Коди бы тебя отпустила. Вижу, как она на тебя смотрит.

– Если я могу что-то сделать – разве правильно будет отвернуться и уйти?

– Только ты ведь ничего не сделал. – Прошептала Феникс прямо ему в ухо. К другому уху в этот момент прижималась бритва, и Кейн с трудом сдержал желание кивнуть в ответ. – Хочешь скажу, почему?

– Говори.

– Увидел, что мы – люди. Молчишь? Значит согласен. Я ведь неплохо знаю, что про нас, рейдеров, думают на краю песков. Боятся, вроде мы песчаная буря. После рейда и правда мало что остается. Только это не значит, что мы чувствовать, или думать, не можем. У нас все как у всех – грустим, веселимся, рожаем детей, мертвецов хороним. Только, чтобы до следующего дня дожить, нам грядки вскапывать недостаточно – да и нет у нас полей, в песках. Мы проще – приходим, берем, что хотим. У чужих.

– Все это я знал и раньше.

– Головой понимал, а теперь и сердцем почувствовал. – Бритва двигалась аккуратно и точно, но Кейн, глядя в зеркало, никак не мог поймать взгляд Феникс – ее лицо все время оставалось в тени. – Вот от чего у тебя руки дрожат. Не знаешь, что решить… как и я. Сама не понимаю, зачем тебя позвала, почему до сих пор глотку не перерезала. Только мне не привыкать. Ты сам сказал, что Феникс на самом деле две – и угадал. Есть та Феникс, которую все боятся, и другая, которую любят. И сейчас они во мне ой как спорят…

– Я на стороне второй.

Рейдерша хмыкнула в ответ, снова стряхнула пену с бритвы, и мягко переместилась вправо, чтобы заняться второй половиной его головы.

– Ну ясно. Слушай, а у тебя женщина есть? Не на одну ночь, а чтобы ждала? Знаю, что монахи вроде не по этому делу, но все же…

– Была одна, которую я не мог забыть. Я как раз нашел ее в Хоксе, но она погибла, во время осады.

– Кто убил? Из какого рейда?

– Не знаю.

– Может, я?

– Возможно.

Свеча померкла на секунду, под порывом ночного ветра – а когда пламя снова выровнялось, Феникс сидела перед монахом. Взяв его за руку, она положила ее на свою, с бритвой, прижатой к собственному горлу.

– А если так? Может, об этом вспоминаешь? Что она умерла, а ты мне уйти дал? Ну так спроси с меня! Сейчас, пока я добрая – потом, может, кто другой спросит!

– Я убил многих из вас. Больше, чем ты думаешь. – Взвешенно ответил Кейн. – Это не изменило ничего. И даже сотня смертей не вернут ее.

– Мстят не затем, чтобы вернуть.

– Но мне ничего другого не нужно.

Феникс почти бесшумно рассмеялась, выпустив его руку, и снова обходя его сбоку:

– Эх, жаль, не услышала я таких слов зим этак семь назад – может, куда меньше народу в песке бы лежало. Мстить и правда легко, да приятно, но только ничего после этого в руках не остается, да и в сердце тоже. Ненависть для драки хороша, но для настоящих дел ее мало. Не тот хорошо дерется, кто ненавидит…