– Нет, это мой талант. Она показала мне, как можно использовать его, но я не ожидала…

– Гвардейцы считают, что ты очень опасна. И знаешь, что? Я тоже так считаю.

Амфитеатр перед ними погас, исчезнув в мгновение ока – и в наступившей темноте взметнулась вверх ослепительно белая колонна, заключенная в сетку прожекторных лучей, будто повисшая между ними. Колонна возвышалась посреди ярко освещенного поля из бетонных плит, и вокруг нее, изломанные игрой теней, застыли скелеты кранов, с ящиками и контейнерами, зажатыми в механических захватах. Сияние города едва различалось в этом месте, и, только разглядев узкий луч, бьющий из верха колонны, Мириам поняла, что это за место.

– Орбитальный лифт. – Ответила Вероника на не заданный ей вопрос. – Полтора километра, ближе камер нет. Нам придется пройти через это поле, и очень скоро.

– И ты думаешь, что я…

– Помню, как вы встретились с Ребеккой. У меня есть доступ к ее памяти, пусть и не полный. Ты сказала, что можешь помогать ей – управлять каром, стирать, готовить. Неужели ты все еще уверена, что можешь помочь только этим?!

Мириам не ответила, ошарашенная ее вопросом, и Вероника продолжала:

– В ее памяти нет одного – твоих сомнений. Ребекка всегда чувствовала рядом твое плечо, ощущала человека, который стоит на земле гораздо тверже, чем она сама. Даже то, что случилось сегодня утром, не сломило тебя. Помнишь наш разговор? Ты сказала, что готова измениться. Эти слова опоздали. На самом деле ты давно уже не та девочка, которую мы встретили на краю пустыни!

Мириам не ответила, глядя на колонну лифта, нанизанную на сверкающую струну. Слова Вероники очень точно выразили ее мысль, ударили в ту точку, которую она сама никак не могла нащупать. Малейшая попытка подумать об этом вызывала обвал воспоминаний и чувств: Хокс, дети, Джино, Арго, битва на площади, Сломанная Маска, и собственная смерть. Все это было теперь внутри нее, неотъемлемой частью, и превращало ее в совершенно нового человека.

Как сказал когда-то Арго – чтобы выковать железо, по нему бьют.

– И кто же я теперь? – Спросила она, и Вероника рассмеялась в ответ:

– Та, о ком сплетничают в Хоксе. Рисунки, сделанные твоей рукой, висят в сотнях домов. Ради тебя величайший гладиатор Атланты без сомнений пошел на смерть. А когда ты во время передачи на небо нарисовала свой портрет, даже у их оператора на доли секунды замедлились тайминги…

– Последнего, насчет таймингов, я не поняла.

– У тебя получился очень привлекательный образ. Необычайно детальный. У мальчишки, видимо, просто отлила кровь от мозга.

– И что это значит?

– Ладно, забудь. – Хихикнула Вероника. – Но в остальном точно виновата ты.

– Да, это правда. А еще я убивала. Рейдеров, но знаешь, огни, которые горят внутри, у всех одинаковые. И это совсем не то, чего я на самом деле хочу.

– Как бы все не повернулось – нам придется драться, Мириам. Небесные просто так не отдадут нам детей, и нашего милого эспера.

– Пусть так. Но, может быть, если я буду с вами, то умрет не так много людей.

– Ты добрая. – Вероника оказалась рядом, и Мириам впервые увидела ее глаза – невероятного, ярко-зеленого цвета. – Но все же – ты воин, пусть и думаешь не так, как я.

– Нет, дело вовсе не в этом. – Мириам поспешно подбирала слова, пытаясь построить из них нечто связное, и сожалела о том, что не может нарисовать свою мысль. – Воин думает о том, как разрушить. Я же все время хочу что-то создать. Дома для детей, которых мы вернем – им же понадобятся дома? И те, кто будет о них заботиться, их семьи? Их нужно будет найти. И поговорить со всеми. И мой собственный дом, ведь мне тоже нужно будет где-то жить. А если все здесь узнают об Иштар, то что-то наверняка переменится. Ведь тогда никому больше не нужно будет умирать от ран, или болезней, и она сможет создать растения, которые прорастут в пустыне, и…

– Она будет дождем. – Неожиданно продолжила Вероника. – Который изменит все. Он сам нам сказал. Вопрос лишь в том, будет ли в этом изменившемся мире место для таких, как я, или Ребекка.

– Или как я. Мне бы так хотелось, чтобы в этом мире я могла заниматься тем, что мне нравится, и это было хоть кому-нибудь нужно.

– Чем же?

– Я уже говорила тебе, и Ребекке. – Призналась Мириам. – Я хочу рисовать. Все, что вижу, и то, о чем только мечтаю. Хочу заниматься этим всю жизнь. Когда-то, до первой войны, люди рисовали, писали книги, играли спектакли, вроде того, что показывает Мари. Так они находили ключи к человеческим сердцам. Я прочитала об этом в записях Джино, совсем чуть-чуть. Но глупо мечтать об этом, правда? Сейчас, когда нужно только строить, собирать урожаи, и убивать.

– Вовсе не глупо. – Тихо ответила Вероника, и картина вокруг снова изменилась. Световая сетка вокруг орбитального лифта сменилась сумраком, едва разгоняемым точечными красными лампами. Небо сжалось до прямоугольного колодца над головой, наполненного бледными звездами. Мерцая, как алый факел, Вероника прошла вперед, и дотронулась до чего-то большого. В полумраке вспыхнули контуры, будто очерченные невидимой кистью.

Она стояла перед джетом – чуть больше грузового кара, с острыми, загнутыми вперед крыльями, хищным, будто ястреб, задремавший в гнезде.

– Я летала на таком только в симуляторах. – Мечтательно произнесла Вероника. – Чикаго не давали технологию джетов. А я только и думаю, что о небе.

– Ты мечтаешь летать?

– Да. А Ребекка не понимает. Не знает, что такое – наслаждаться каждым моментом жизни, вдохом, глотком воды. У меня ведь даже нет собственного тела. Если кто бесполезен – то это я… глупая болтунья. Но и у меня есть мечта, видишь, Мириам? Пусть это будет нашим секретом.

– Твоя не кажется мне глупой.

– А мне – твоя. Я тоже хочу жить в мире, где есть место твоему таланту, и воинам не нужно убивать. – Она усмехнулась, зеленые глаза задорно блеснули. – Но, чтобы заполучить этот мир, нам придется пройти через многое – сходить на прием к королю, и заглянуть в гости на небо за парой детишек. И… ты же идешь с нами?

– Конечно. – Кивнула Мириам. – Я же теперь и правда умею не только готовить.

– Это только начало. – Улыбка Вероники стала еще хитрее. – Могу поспорить, ты не знала, что в программной оболочке Иштар можно рисовать?

III.

В этот раз она чувствовала, что засыпает.

Переход не был неожиданным. Ее тело проваливалось вниз, теряя очертания, растворяясь в вечерней прохладе, пока она не утратила его совсем. Не в силах больше сказать, где заканчивается она сама, и начинаются сложные программы, обитающие теперь у нее в голове, ей оставалось только смотреть. Холст для рисования, который она вызвала чуть раньше, уплыл в сторону, вместе с целым рядом рисунков, оставляя чувство незавершенности. На его месте словно открылась дверь, сияющий столб, скрывающий движение, уже ставшее знакомым. Мириам прикоснулась к нему – и вспомнила, как уже делала это раньше, много раз, каждый раз забывая то, что скрывается под стремительно меняющейся поверхностью.