Степа выжидательно воззрился на Константина – как-никак он тут главный, самому Степе авантюра ученого была до лампочки.

– Нисколько. Билеты не продаются. И вам там делать нечего. Послушайте совет – бегите отсюда скорее! Ничего хорошего здесь не предвидится, уж поверьте! – сказал Константин, уводя Степу дальше от назойливой парочки.

– Три тысячи даю, слышь? – не унимался парень, крича в спину.

– Идиот настырный! – проворчал Константин, быстро проходя незапертые ворота и вступая под кроны горделивых осин – вековых стражей тенистой аллеи, ведущей к коттеджу.

* * *

Марианна смотрела, как мокрый снег налипал на ветровое стекло, не успевая таять, обрастал новыми хлопьями, и она, засыпая в одиноком снежном плену, с улыбкой на лице повторяла одну-единственную фразу: «Ты мне дорога», не анализируя, не подвергая сомнению, не делая выводов, не прогнозируя, она просто согревалась: слова те дарили тепло – все, в чем нуждалась она в тягостные минуты томительного ожидания наедине с самой собой.

Тем резче и бесцеремоннее прозвучал телефонный звонок, вырвавший ее из объятий грез. Она и забыла, что телефон при ней. «Константин! С ним что-то стряслось, не иначе!» – стрелой пронеслась первая тревожная мысль. Но экран мобильника высветил другое имя, появление которого выглядело еще более неожиданным и странным. Аким! Марианне звонил Аким.

Аким волновался, что не успеет или Марианна будет недоступна для связи, но спустя пару тревожных гудков ему ответил знакомый, несколько настороженный голос.

– Аким? Слушаю! Что-то случилось?

– Пока нет, но скоро случится. Что бы вы ни собирались сделать, это не поможет. Вихрю надо отрезать путь!

Мечтательное настроение Марианны как рукой сняло.

– Откуда тебе известно про Вихрь? Как много ты вообще знаешь?

Марианна была ошарашена. Невыразимое волнение сдавливало грудь.

– Много. – Тон мальчика был непривычно резок и тверд.

Стало решительно ясно – ему было что сказать, необходимость в наводящих вопросах отпала сама собой.

Мальчик между тем продолжал:

– Я знаю многое – о Вихре, о тебе и не только. И мне хочется, чтобы ты тоже узнала. Но не от меня. Кое-кто хочет поговорить с тобой о Вихре.

– Кто? – Марианна сжимала телефон вспотевшими от волнения руками. Ей вдруг почудилось, что она стоит на краю оврага, в одном шаге от разверзшейся темной бездны.

– Марийка.

Глаза Марианны заволокла тьма, тело ощутило невесомость – девушка шагнула в пропасть.

* * *

Аким искренне надеялся, что Марианна не придет в ужас, не дрогнет перед зеркальной тенью и у нее хватит мужества встретить будущее с широко распахнутыми глазами. Ведь не дрогнул он, когда Марийка снова ворвалась в его жизнь. Как выяснилось позже, она ее и не покидала, а искусно пряталась, выскочив из тени стремглав, как черт из табакерки. Произошло это около месяца тому назад, всего-то ничего, но Акиму казалось, что это случилось так давно, в какой-то другой, чужой жизни, или та, прежняя жизнь была чужой, а вовсе не его.

И в той, прежней, чужой жизни наступало утро первого школьного дня, начало рутины, пинков и издевательств – таким школьный день представал в памяти Акима, вновь предстояло преодолевать страхи, этапы восхождения к внутренней свободе, как представлялся будущий день из соображений едва зародившегося, но уже пустившего ростки в душе мальчика намерения. Он помнил, как стоял на краю, когда кто-то посторонний управлял его телом; холод и тьма по ту сторону зеркал до сих пор леденили душу; воспоминание, как он ненадолго, но все же превратился в забытый для самого себя сон, то и дело всплывало в уме, – что такое по сравнению с этим пинки и обиды одноклассников, безразличие отца? Ничтожная глупая ерунда, о которой и думать не стоит! А о чем стоит? О том, что все это время он и не жил вовсе, а трусил, перепуганно озираясь по сторонам, как кролик прячется в высокой траве в боязни быть съеденным тем или другим хищником. Постоянно пребывая в состоянии подавленности, угнетенного сознания, лишь попав на ту сторону – во тьму и холод леденящей пустоты, – побыв в невесомости и бестелесности, он сумел прочувствовать истинный гнет мертвенного безвременья; лишь благодаря пребыванию по ту сторону зеркал он обрел понимание, что и «кролик», и «хищники» находятся в одинаковом положении жертвы, которых рано или поздно пожрет пустота, расщепляющая душу в бессознательное ничто. Тогда мальчик дал себе обещание перестать быть послушной овцой, бездумно бредущей в пасть выдуманному хищнику, пробудиться наконец, чтобы самому отыскать путь к белому паруснику и уплыть на нем прочь от всевластия прожорливой пустоты.

«Выброси их из головы!» – говорила милая, добрая Марианна. Аким так бы и поступил, легко и охотно. «Но я-то знаю, – думал мальчик, – что их поганые языки так и чешутся, чтобы обидеть, руки – пихнуть, и каждый уже готовит подножку. Я пройду мимо, но они не отстанут».

Тот же пейзаж унылых городских улиц, дорога, петляющая между продуктовым магазином и автобусной остановкой, – повторявшийся алгоритм повседневности возвращал прежние мысли, навязанные стереотипами, не давая разуму открыться навстречу вольным ветрам, способным разметать в клочья преграду из нагромождения комплексов и надуманных страхов. Не в силах противостоять мощи всеподавляющей рутины и пригвождающей к земле ненастной скуки, которые не предвещали ничего хорошего, Аким, втянув голову в плечи, срезал путь, минуя шумный перекресток со светофорами, и побрел дворами по дорожке вдоль нестройной вереницы старых гаражей – это наследие советской эпохи недавно определили под снос, потому на том пути в последнее время царили тишина и безлюдье. Одинокий маршрут через гаражи всегда привлекал Акима – здесь нет нужды оглядываться: никто не дышал в спину.

Но в то ненастное утро, следуя вдоль гаражей, мальчик мимоходом уловил нечто, выделявшееся из привычной картины давно сложившегося паттерна. Он заметил нечто лишнее, привнесенное в отлаженный годами алгоритм. Лишним оказалось движение, грубый и резкий, сопровождаемый металлическим скрежетом рывок из-за угла одного из гаражей. Аким застыл на месте, вцепившись пальцами в лямки висевшего за спиной рюкзака. Вначале в глаза бросилась увесистая черная цепь – мальчик зажмурился в страхе увидеть того, кто к ней привязан. Щелочки глаз медленно распахнулись навстречу ужасу. Стальной ошейник, местами изъеденный ржавчиной, утопал в нечесаных космах грязно-черной шерсти, смыкаясь на массивной шее гигантского пса, который представлял собой какую-то дьявольскую помесь ньюфаундленда и ротвейлера, причем свирепые черты последнего особенно угадывались в мощной челюсти и крепкой, плотно сбитой конституции телосложения.

Вид лохматого монстра страшил мальчика, но, как ни странно, не отталкивал. Фасад здания ненавистной школы уже виднелся за поворотом. Чтобы продолжить путь, Акиму нужно протиснуться между зеленым гаражом с псом на цепи и бетонным забором по правую руку. Аким собрался с духом, сделал глубокий вдох. Осторожно переступая, мальчик продвигался ближе к забору, стараясь не смотреть в глаза псу, в надежде на то, что длина цепи не позволит собаке дотянуться до него. Мальчик уже поравнялся с псом, тот повернул грузную голову, наверное, высунул язык, бог знает, – краем глаза он приметил что-то красное, и сердце тут же неистово забилось. Аким шел вдоль забора, боковым зрением отслеживая перемещения монстра, который переминался, лязгая железной цепью, издавал хрюкающие звуки, даже разок чихнул, но так и не двинулся с места. Опасность миновала, лохматый монстр остался позади. Мальчик наконец расслабился, отпустив лямки рюкзака.