Прозвенел звонок, возвестивший об окончании последнего урока, и ученики, дружно освободив парты, потянулись из класса. Аким не торопился. Люба ждала, пока он соберет вещи, чтобы продолжить начатый на перемене допрос. Необходимость оправдываться неясно за что тяготила мальчика, и он, в свою очередь, ждал, когда ей наскучит стоять и пялиться на его затянувшийся ритуал укладывания вещей в рюкзак и она в конце концов вслед за всеми покинет класс. Но нет – упорство Любы взяло верх, и Акиму пришлось выйти в коридор в ее сопровождении как под конвоем.

Но в коридоре его уже ждали: пятеро одноклассников, что никогда не упускали шанса побольнее задеть, посильнее пнуть, во главе с Пашкой Коневым преградили дорогу.

– Смотрите-ка! Две подружки идут! – начал Пашка, ехидно улыбаясь.

– Подружки-дурнушки! – тут же подхватил Олег, в последнее время стремительно шедший в рост, причем не только в длину, но и в ширину, оттого в особенности предпочитавший колкости, касающиеся внешности.

«Понеслось…» – подумал Аким, предприняв попытку пройти мимо, но неудачно: наткнувшись на непробиваемое пузо Олега, он понял, что путь отрезан.

– Отстаньте уже! Дайте пройти! – попросила Люба.

Ряд разомкнулся, и ее пропустили. Не сомневаясь, что подтрунивать станут и над ней, она не ожидала, что по первой же просьбе ее так легко оставят в покое, и сразу не нашлась, что сказать. Словно язык проглотив, она молча обернулась и, решив дважды не испытывать судьбу, пошла своей дорогой. Разумеется, совесть пробудилась и долго еще терзала ее, но это произошло позже, а тогда ею владела одна мысль – бежать от лишних проблем, чужих проблем, не ее.

Если для Любы травля закончилось, не успев толком начаться, то Акима все «прелести» ждали впереди.

– Хотели мальчика, а получилась девочка! – Дружный хохот не прекращался.

– А папа против! За что тебя так? АК-47! Ха-ха-ха! Поглядите, какой брутал!

– Знаешь, – решил сострить Пашка, – я понимаю, почему ты захотел спрыгнуть. На твоем месте я поступил бы так же. Лучше, – он изобразил руками крест, – чем быть ни то ни се.

Аким тем временем с деланым безразличием разглядывал обидчиков одного за другим, представляя их мерзкие морды окровавленными, расплющенными по асфальту, и он улыбался своим мыслям.

– Он ржет! Смотрите! Ржет! Что ты ржешь? – спросил кто-то, вероятно Леха, ничем не приметный Пашкин прихвостень.

Пашка вдруг ощутил укол в самое сердце. «Какой-то он не такой, что-то с ним не так», – с тревогой подумал он. И прозвучавший следом ответ АК-47 внес еще большую сумятицу в его мысли.

– Смешные вы, – просто ответил Аким ровным, спокойным голосом, а главное – без тени страха.

Веселой компании вдруг резко сделалось не смешно.

«Сейчас точно будут бить», – решил Аким, и спонтанно, без размышлений слова будто сами слетели с губ.

– Ну, раз я для тебя девочка, – обратился он к Пашке, – то неси портфель, мачо!

Аким, хлестнув словом, будто пощечиной, сорвал с плеч рюкзак, бросив его в Пашку. Ребята стояли и смотрели, что предпримет их лидер, а тот, как дурак, на автомате растопырил руки, мастерски поймав рюкзак, словно вратарь – мяч, тем самым полностью оправдав свой ежедневно обновляемый «глюком» статус. Аким же, воспользовавшись замешательством, оттолкнул «вратаря» и побежал прочь. Ребята, опомнившись, припустили за ним. Аким не отличался хорошей спортивной формой, ничего не стоило догнать его, но спонтанная мысль вновь пришла на выручку. Он, пробегая мимо женского туалета, резко притормозил и шмыгнул в дверь с буквой «Ж». В ту же секунду ему на глаза попалась швабра, и он, не раздумывая, просунул ее черенок в дверную ручку, подергал дверь – невесть какой запор, но вроде держит. В коридоре послышался злобный хохот с истеричными нотами – это бесился Пашка. Запыхавшиеся ребята стучали в дверь.

«Вот и докатился, – подумал Аким, – прячусь в женском туалете…», а вслух прокричал:

– У меня хотя бы есть выбор! А у вас – нет!

Не обращая внимания на звуки снаружи, он подошел к раковине, открыл кран и умыл разгоряченное лицо холодной водой. Вдохнул, выдохнул и посмотрел в зеркало. И тут он почувствовал, как теряет точку опоры. Сердце отбивало бешеный ритм, перед глазами все плыло, время замедлило бег, тотчас включив заднюю передачу, невидимые стрелки на воображаемых часах двигались назад. «Дежавю», – мелькнуло у мальчика в уме, когда отражение в зеркале, как уже бывало когда-то, стало расплываться. Аким знал, кто явится следом, и не ошибся. Из тьмы зазеркалья на него смотрела Марийка.

Девочка из зазеркалья сидела на невидимом табурете в круге густой тьмы. На ней было летнее платье – красное в белый горошек. Выделявшиеся веснушки подчеркивали бледность лица.

– Ты не ушла… – промолвил Аким, чуть дыша.

– Я отошла в сторону, – сказала Марийка, озорно улыбаясь.

– Ты меня обманула, воспользовалась мной…

– Я никогда не обманываю. Я обещала указать путь, и я сдержу слово. Воспользовалась? Да, не спорю. Я хотела выбраться, почувствовать жизнь по ту сторону экрана – не наблюдать, а принимать участие.

– Ты хотела меня убить. Почему?

– Убить? Ни в коем разе! Привлечь внимание – все, что мне было нужно. Чтобы выбраться из зеркала, требуется много энергии. А где еще можно позаимствовать энергию, как не из пары десятков, а то и сотен одномоментно направленных на тебя зеркал? Все эти телефоны с камерами, в которых вы плодите собственные фантомы – бесчисленное множество теней, – отдаете им силы, время, насыщаете эмоциями, порыв каждой мысли, движения чувств, всякое усилие воли этих мальчиков и девочек, светивших своими гаджетами, вместе с их драгоценным вниманием, – они же преподнесли мне на блюдечке. Они думали, что ловят классный кадр, а на самом деле это я ловила, черпала их силы, энергию через отражения в объективах светящихся камер.

– Так я и думал. Ты вытянула из них силы. Никакая это не неврастения, это все – ты… Тебе нужна была моя смерть, чтобы отправиться дальше, уплыть самой на белом паруснике. Я не умер, а ты здесь застряла – так думает Марианна. Правда, я считал, что больше тебя не увижу, что ты странствуешь по Сети или зависла в чьем-то смартфоне ненужным приложением.

Марийка заливисто рассмеялась, так звонко, что мальчику почудилось, будто зеркало завибрировало, на нем проступили мельчайшие трещинки.

– Марианна слишком много думает, – сказала она. – Не старается понять, а все думает и думает… Сама с собой спорит, да еще и тебе мозги засоряет своими думами. Нет чтобы выключить думалку – авось и поняла бы чего! Белый парусник ой как далеко! Его так просто не достичь.

Марийка ворчала, и Акиму она вдруг представилась столетней старухой, прожившей безрадостную, лишенную смысла жизнь и оттого вечно недовольной, вечно брюзжащей. Но в мгновение ока она переменилась, вновь став похожей на девочку со смеющимися глазами и звонким голосом.