— Когда я сообщила о своем намерении нанести визит Бейгбедеру, консул был немало удивлен. Как известно, в отличие от немцев и итальянцев His majesty’s government — наше правительство — не имеет практически никаких контактов с лидерами националистов, поскольку Великобритания до сих пор признает легитимным только республиканский режим. Поэтому Монк-Мейсон решил, что мой визит к Хуану Луису мог бы оказаться полезным для британских интересов. So, в то же утро я подъехала к Верховному комиссариату на своем автомобиле, вместе с моим псом Джокером. Я показала на входе рекомендательное письмо, полученное от Санхурхо, и меня провели к личному секретарю верховного комиссара — через длинные коридоры, где было полно военных и стояли плевательницы — how very disgusting — какая гадость! Хименес Моуро, секретарь, сразу же провел меня в кабинет Хуана Луиса. Я думала, что верховный комиссар, учитывая его пост, будет во внушительной форме, увешанной знаками отличия, однако как и в день нашего знакомства в Берлине, Хуан Луис оказался в простом темном костюме, в котором его можно было принять за кого угодно, но только не за мятежного военного. Он очень обрадовался моему появлению и был весьма любезен: мы мило поболтали, и он пригласил меня на обед, однако, поскольку я уже приняла приглашение Монк-Мейсона, мы договорились встретиться на следующий день.

Столики вокруг нас постепенно заполнялись людьми. Розалинда время от времени приветствовала кого-нибудь жестом или короткой улыбкой, не желая прерывать свой рассказ о том, как развивались их отношения с Бейгбедером. Я тоже увидела несколько знакомых лиц: с этими людьми мы общались вместе с Рамиро, — и предпочла сделать вид, будто не замечаю их. Мы с Розалиндой почти не обращали внимания на происходящее вокруг: она увлеченно рассказывала, а я внимательно слушала, мы ели рыбу и пили холодное вино.

— Я приехала на следующий день в Верховный комиссариат, полагая, что меня ожидает церемонный обед — за огромным столом, со всеми формальностями и в присутствии официантов… Однако по распоряжению Хуана Луиса для нас приготовили простой стол на двоих, рядом с окном, выходившим в сад. Это был незабываемый обед, во время которого он без остановки говорил, говорил и говорил о Марокко, о своем прекрасном Марокко, как он его называл. О его волшебном очаровании, тайнах, о завораживающей культуре. После обеда Хуан Луис решил показать мне окрестности Тетуана, so beautiful[52]. Представляешь, мы выехали на его служебном автомобиле, с сопровождением на мотоциклах, so embarrassing! Потом мы сидели на пляже, на берегу моря, а наш эскорт ждал нас на шоссе, can you believe it?[53]

Розалинда засмеялась, и я улыбнулась. Описанная ею ситуация действительно была довольно незаурядной: первое лицо в протекторате и неизвестно откуда взявшаяся иностранка, годившаяся ему в дочери, открыто флиртовали на берегу на виду у эскорта.

— Он взял два камня, один белый, другой черный, спрятал руки за спиной, а потом выставил перед собой сжатые кулаки. «Выбирай», — сказал он мне. «Что выбирать?» — спросила я. «Выбирай руку. Если там окажется черный камень, ты исчезнешь из моей жизни сегодня, и я никогда тебя больше не увижу. А если камень будет белый — значит, судьба хочет, чтобы ты осталась со мной».

— И камень был белый.

— Именно, — подтвердила Розалинда, ослепительно улыбнувшись. — Через пару дней он прислал в Танжер два автомобиля: «крайслер-ройал» — для того, чтобы перевезти мои вещи, а для меня — «додж-родстер», тот самый, на котором мы сегодня сюда приехали, — это был подарок директора банка «Хассан» в Тетуане, и Хуан Луис решил отдать его мне. С тех пор как я переехала из Танжера, мы все время вместе — за исключением тех случаев, когда ему приходится куда-то уезжать по долгу службы. Я живу с сыном в доме на бульваре Пальмерас — это роскошный особняк, с ванной комнатой, как во дворце, и унитазом, похожим на королевский трон, но при всем том там даже не работает водопровод, а со стен отваливаются куски штукатурки. Хуан Луис по-прежнему обитает в Верховном комиссариате, поскольку этого требует его пост. Мы не планируем жить вместе, но он не скрывает наших отношений, хотя это может, в некотором роде, его компрометировать.

— Потому что он женат? — предположила я.

Розалинда беззаботно усмехнулась и откинула с лица прядь.

— Да нет, у меня ведь тоже есть муж, так что это наше личное дело. Настоящая проблема в другом — так сказать, в реакции общества: некоторые считают, что англичанка может оказать на верховного комиссара нежелательное влияние, и открыто дают нам это понять.

— Что это за люди? — спросила я. Розалинда говорила со мной доверительно, и я почувствовала право просить пояснений, если не могла чего-то понять.

— Представители нацистской Германии в протекторате. Прежде всего Лангенхайм и Бернхардт. Они считают, что верховный комиссар должен быть на сто процентов прогерманским, поскольку именно немцы поддерживают испанских националистов и именно Германия предоставила восставшим военным самолеты и вооружение. Хуан Луис был в курсе того, что сразу же после восстания эти немцы отправились из Тетуана в Германию, чтобы встретиться с Гитлером, находившимся в то время на Вагнеровском фестивале в Байройте. Гитлер обратился к адмиралу Канарису, и тот посоветовал поддержать восставших, после чего фюрер отдал приказ отправить в испанское Марокко всю необходимую военную помощь. Если бы он этого не сделал, мятежные войска не смогли бы переправиться через пролив в Испанию, так что этот жест оказался решающим. С тех пор связи националистов с Германией упрочились. Однако немцы полагают, что отношения со мной могут повлиять на Хуана Луиса и настроить его пробритански.

Я вспомнила, что рассказывал мне Феликс о мужьях фрау Лангенхайм и Бернхардт и об их роли в получении от Германии военной помощи, которая, очевидно, до сих пор поступала. Розалинда не зря была обеспокоена тем, чтобы произвести хорошее впечатление на немцев во время приема, и я наконец уловила смысл всего того, что она мне рассказывала. Однако попыталась ее успокоить:

— Возможно, тебе не стоит из-за этого переживать. Отношения с тобой вовсе не должны отдалять его от немцев: личная жизнь — это одно, а политические интересы — другое. И считающие иначе сильно ошибаются.

— Нет, не ошибаются.

— Я не понимаю.

Розалинда быстро окинула взглядом полупустую террасу. Наш разговор продолжался так долго, что за это время остались занятыми всего несколько столиков. Ветер прекратился, и навесы почти не шевелились. Официанты в коротких белых пиджаках и тарбушах — мавританских шапочках из красного фетра — молча работали, встряхивая скатерти и салфетки. Розалинда перешла почти на шепот, однако в ее голосе слышалась непоколебимая решимость.

— Они правы в своих предположениях, потому что я, my dear, намерена сделать все возможное, чтобы Хуан Луис установил добрые отношения с британцами. Ужасно, если ваша война закончится победой националистов и Германия станет главной союзницей Испании, а Великобритания окажется враждебным государством. Я решила действовать по двум причинам. Во-первых, Испания — родина человека, которого я люблю, и мне бы хотелось, чтобы между нашими странами установились хорошие отношения. А вторая причина, however, намного более рациональная: британцы сейчас настороженно относятся к нацистам — ситуация в Германии становится все более опасной. Я бы не стала говорить о возможности новой мировой войны, но кто знает, чем все обернется? И если это все же произойдет, мне бы хотелось, чтобы ваша страна была на нашей стороне.