— Помнишь тот вечер на вилле Харрис?.. Ты не представляешь, что произошло у Люсиль Доусон с ее последним женихом… А кстати, ты знаешь, что Берти Стюарт разорилась?

Эта болтовня продолжалась до тех пор, пока одна из блондинок — та, что постарше и вся увешанная украшениями, — не задала Розалинде вопрос, очевидно, не дававший им обеим покоя с того самого момента, как они ее увидели.

— А как твои дела в Тетуане, дорогая? Если честно, все мы здесь очень удивились, узнав о твоем внезапном отъезде. Все это было так неожиданно…

Прежде чем ответить, Розалинда рассмеялась со светской непринужденностью.

— Моя жизнь в Тетуане великолепна. У меня превосходный дом и много прекрасных друзей — например, my dear Сира, хозяйка лучшего ателье высокой моды во всей Северной Африке.

Они посмотрели на меня с любопытством, и я, тряхнув волосами, одарила их самой фальшивой из своих улыбок.

— Что ж, если нам доведется однажды попасть в Тетуан, мы с удовольствием посетим это ателье. Мы обожаем моду, а портнихи Тетуана уже немного нам надоели, правда, Милдред?

Более молодая из блондинок горячо поддержала подругу и приняла эстафету разговора.

— Розалинда, дорогая, нам бы так хотелось навестить тебя в Тетуане, но с началом войны столько сложностей с пересечением границы…

— Но ведь ты, с твоими связями, могла бы достать для нас пропуска, и тогда мы навестили бы вас обеих. И к тому же с удовольствием познакомились с твоими новыми друзьями…

Блондинки говорили без остановки, вступая поочередно, а бармен Дин невозмутимо стоял за стойкой, не желая пропустить ни секунды из этой сцены. Розалинда тем временем сохраняла на лице ледяную улыбку. Блондинки же продолжали тараторить, перебивая друг друга:

— Это было бы здорово: tout le monde[50] в Танжере жаждут познакомиться с твоими новыми друзьями.

— Да что там, давайте будем откровенны, ведь мы настоящие подруги, не правда ли? На самом деле нам ужас как хочется увидеть одного твоего хорошего знакомого. Говорят, это очень, очень важный человек.

— Возможно, ты пригласишь нас на один из его приемов и представишь своих старых друзей из Танжера. Мы были бы в восторге, правда, Оливия?

— О, это было бы великолепно. Нам надоели одни и те же лица, которые мы видим здесь, так что познакомиться с представителями новой испанской власти — это нечто.

— Да, феерично… Кроме того, фирма, где работает мой муж, выпускает сейчас новую продукцию, которая оказалась бы полезной для армии Франко; так что, возможно, ты могла бы как-нибудь поспособствовать, чтобы об этом узнали в испанском Марокко.

— А мой бедный Арнольд уже устал от своей работы в «Банке Британии и Западной Африки», и, может, в Тетуане, в твоем кругу, для него найдется что-то более достойное…

Улыбка постепенно исчезла с лица Розалинды, и она даже не подумала вернуть ее на место. Рассудив, что наслушалась уже достаточно чепухи, она просто перестала обращать на блондинок внимание и обратилась сначала ко мне, а потом к бармену:

— Сира, darling, как насчет того, чтобы пообедать в «Рома Парке»? Дин, please, be a love[51], запиши наши аперитивы на мой счет.

Бармен отрицательно покачал головой.

— Ваши напитки — за счет заведения.

— Наши тоже? — поспешила спросить Оливия. Или, возможно, это была Милдред.

Прежде чем Дин успел среагировать, Розалинда ответила за него:

— Ваши — нет.

— Почему? — удивилась Милдред. Или, возможно, это была Оливия.

— Потому что вы — две наглые bitches. Как это сказать, Сира, darling?

— Две наглые суки, — без малейшего колебания ответила я.

Мы покинули бар гостиницы «Эль-Минзах», провожаемые многочисленными взглядами: даже для космополитического и либерального общества Танжера любовная связь молодой замужней англичанки и влиятельного военного была лакомой темой для сплетен во время аперитива.

24

— Возможно, многих людей удивляет моя связь с Хуаном Луисом, но для меня это действительно любовь всей жизни.

Среди тех, кто не понимал этих отношений, была, конечно, и я. Мне было трудно представить, как эта обворожительная, светская и легкомысленная женщина могла быть любовницей угрюмого высокопоставленного военного, к тому же в два раза старше ее. Мы ели рыбу и пили белое вино на террасе, а морской ветер колыхал бело-голубые полосатые навесы над нашими головами, принося запах селитры и грустные воспоминания, от которых я старалась избавиться, сконцентрировав все свое внимание на рассказе Розалинды. Ей, казалось, очень хотелось с кем-то поделиться, поведать о своих отношениях с верховным комиссаром, породивших столько искаженных слухов в Танжере и Тетуане. Но почему именно мне — человеку, которого она едва знала? Несмотря на роль хозяйки шикарного ателье, по своему происхождению я была ей совсем не ровня. Да и в настоящем наши жизни являлись полной противоположностью. Англичанка принадлежала к миру роскоши и беззаботности, а я была простой портнихой, дочерью бедной матери-одиночки из простонародного квартала Мадрида. Розалинда наслаждалась своим бурным романом с влиятельным человеком — одним из тех, чья армия принесла кровопролитную войну на мою землю; я же тем временем работала день и ночь, вынужденная бороться за выживание. Тем не менее она решила мне довериться. Может быть, таким образом хотела отблагодарить за мой «дельфос». Возможно, ей пришло в голову, что, будучи независимой женщиной одного с ней возраста, я могла понять ее лучше, чем кто бы то ни было. Или она просто чувствовала себя одинокой и хотела открыть кому-то свою душу. И этим человеком в тот летний полдень, в городе на африканском побережье, оказалась я.

— До своей гибели в той трагической катастрофе Санхурхо не раз советовал мне, поселившись в Танжере, непременно навестить его друга Хуана Луиса Бейгбедера в Тетуане. Он часто напоминал о нашей встрече в берлинской гостинице «Адлон» и уверял, что Хуан Луис будет очень рад увидеть меня again. Я тоже, to tell you the truth, желала этой встречи: он показался мне интересным, тонким и образованным человеком, настоящим испанским кабальеро. Поэтому, прожив в Танжере несколько месяцев, я решила наконец отправиться в столицу протектората и нанести ему визит. В то время он уже не работал в Управлении по делам коренных жителей, а занимал высший пост в Верховном комиссариате. Именно туда я и направилась в тот день на своем «Остине-семь». Му God! Никогда этого не забуду. По прибытии в Тетуан я первым делом поехала к британскому консулу Монк-Мейсону — ну, ты, наверное, его знаешь. Я называю его «old monkey», «старая обезьяна», это жутко занудный тип, poor thing.

В тот момент я подносила к губам бокал и, воспользовавшись этим, ничего не ответила. Я не знала Монк-Мейсона, лишь слышала о нем от своих клиенток, однако не хотела признаваться в этом Розалинде.