— В Португалии мне много рассказывали о Марокко, особенно о Тетуане. В те времена я дружила с генералом Санхурхо и его восхитительной Кармен — so sweet[37], знаешь, что она была танцовщицей? Мой Джонни и их маленький сын Пепито играли вместе. А потом — эта ужасная гибель Хосе Санхурхо в авиакатастрофе, такое горе… Он был неотразимым человеком — не очень привлекательным внешне, to tell you the truth[38], но необыкновенно веселым и обаятельным. Всегда обращался ко мне «красавица», и именно от него я узнала свои первые слова по-испански. Это он представил меня Хуану Луису в Берлине, во время зимних Олимпийских игр в феврале прошлого года, и я, конечно же, была сразу очарована. Я приехала туда из Португалии со своей подругой Нишей — на «мерседесе» через всю Европу до Берлина, can you imagine?[39] Там мы остановились в отеле «Адлон», ты, наверное, его знаешь.

Я сделала неопределенный жест, не означавший ни «да», ни «нет», а Розалинда продолжала говорить, не обращая на меня особого внимания:

— Берлин, какой город, my goodness![40] Кабаре, праздники, ночные клубы — жизнь била ключом; почтенная матушка — директриса англиканского интерната, где я училась, — умерла бы от ужаса, увидев меня там. Однажды вечером я случайно встретила Санхурхо и Хуана Луиса в холле отеля, having a drink[41]. Санхурхо приехал в Германию, чтобы посетить оружейные заводы, а Хуан Луис, проживший там несколько лет как военный атташе испанского посольства, его сопровождал. Мы немного поболтали. Сначала Хуан Луис старался быть сдержанным и не говорить при мне лишнего, но Хосе знал, что от меня можно ничего не скрывать. «Мы приехали на Олимпийские игры, а сами готовимся к военной игре», — со смехом сказал он мне.

My dear Хосе… Если бы не эта ужасная авиакатастрофа, возможно, сейчас он, а не Франко, стоял бы во главе армии националистов. So sad… Anyway[42], по возвращении в Португалию Санхурхо постоянно напоминал мне про эту встречу и говорил о своем друге Бейгбедере — о том, какое впечатление я произвела на него, и о его жизни в чудесном испанском Марокко. А знаешь, что Хосе тоже был верховным комиссаром в Тетуане в двадцатые годы? И король Альфонс XIII присвоил ему титул маркиза Рифского. Поэтому его прозвали Рифским Львом, poor dear Jose[43].

Розалинда вела машину и болтала без умолку, то и дело перескакивая с одного на другое и, казалось, не слишком заботясь, успеваю ли я улавливать нить ее повествования. Внезапно мы резко затормозили, подняв облако пыли. Через дорогу переходило стадо тощих коз, подгоняемых пастухом в засаленном тюрбане и бурой потрепанной джеллабе. Когда прошло последнее животное, он поднял посох, показывая, что мы можем ехать, и, открыв рот, в котором вместо многих зубов зияли черные пустоты, произнес что-то непонятное на своем языке. Мы продолжили путь, и англичанка снова заговорила:

— Через несколько месяцев грянули events — события июля прошлого года. Я к тому времени уехала из Португалии и находилась в Лондоне, готовясь к переезду в Марокко. Хуан Луис рассказывал мне потом, как происходило восстание: сначала все было a bit difficult[44] — очаги сопротивления, взрывы, выстрелы, кровь. Однако восставшим удалось добиться своей цели, и Хуан Луис внес в это немалый вклад. Он сам разъяснил ситуацию халифу Мулай Хасану, великому визирю и другим мусульманским сановникам. Он в совершенстве владеет арабским, you know[45] — он учился в Школе восточных языков в Париже и много лет прожил в Африке. Хуан Луис большой поклонник марокканской культуры, очень любит Марокко и марокканцев — называет их братьями и говорит, что вы, испанцы, сами все мавры, it’s so funny[46].

Я ничего не сказала на это, но в воображении тотчас возникли смутные образы голодных марокканцев, защищавших чужие интересы на чужой земле за убогое жалованье и сколько-то килограммов сахара и муки, которые, как говорили, выдавали их семьям, пока сами они сражались на фронте. И вербовку этих бедных мавров, как рассказывал мне Феликс, организовывал не кто иной, как Бейгбедер.

— Anyway, — продолжала Розалинда, — ему с самого начала удалось склонить верхушку мусульман на сторону восставших, что сыграло решающую роль для успеха военной операции. В награду за это Франко назначил его верховным комиссаром. Они уже были знакомы раньше, их пути где-то пересекались. Однако они не были друзьями, нет, вовсе нет. На самом деле, хотя он несколько месяцев назад сопровождал Санхурхо в Берлин, initially, изначально Хуан Луис не имел непосредственного отношения к заговору; не знаю почему, но его предпочли не посвящать в это. В те времена он занимал скорее административную должность, служа в Управлении по делам коренных жителей: он был тогда далек от военных казарм и заговоров и жил обособленно, в своем собственном мире. Хуан Луис необычный человек — интеллектуал, а не вояка, you know what I mean: ему нравится читать, разговаривать, спорить, изучать иностранные языки… Dear Хуан Луис, он такой, такой романтичный.

В моей голове никак не укладывалось, каким образом очаровательный и романтичный человек, которого описывала мне англичанка, мог в то же время быть решительным командующим восставшей армии, однако я не сказала об этом ни слова. В конце концов мы добрались до поста, охраняемого вооруженными до зубов марокканскими солдатами.

— Дай мне твой паспорт, please.

Достав его из сумки вместе с пропуском, полученным накануне от дона Клаудио, я протянула то и другое Розалинде. Она взяла мой паспорт, но на второй документ даже не посмотрела. В ее руках была какая-то сложенная бумага: вероятно, пропуск, дававший ей неограниченную свободу передвижения и возможность путешествовать куда угодно — хоть на край света, если бы ей вдруг захотелось его посетить. С чарующей улыбкой англичанка передала бумагу и наши паспорта одному из марокканских солдат. Он отнес ее в побеленную известкой будку, и оттуда тотчас вышел испанский военный, образцово вытянулся перед нами и, не проронив ни слова, знаком показал, что мы можем следовать дальше. Розалинда продолжила свой монолог, оставив то, о чем рассказывала несколько минут назад, и перескочив на другое. Я тем временем старалась вновь обрести спокойствие. Я знала, что волноваться нет причин — все документы у меня в порядке, — однако при проверке на посту мной все равно завладела тревога.