— So, в октябре прошлого года я села в Ливерпуле на кофейный корабль, направлявшийся в Вест-Индию и делавший остановку в порту Танжера. Там я и высадилась, как собиралась. Но это было absolutely crazy, какой-то кошмар, потому что порт Танжера просто awful, ужасен — ты его знаешь, не так ли?

На этот раз я кивнула, действительно понимая, о чем речь. Разве я могла забыть, как больше года назад мы прибыли туда вместе с Рамиро? Солнце, корабли, пляж, белые дома, спускавшиеся по склону зеленой горы до самого моря. Сигнальные гудки и запах соли и дегтя. Я постаралась не думать об этом и сконцентрироваться на рассказе Розалинды, чтобы не позволить меланхолии завладеть мной в самый неподходящий момент.

— Со мной был Джонни, мой сын, и Джокер, мой кокер-спаниель; кроме того, я везла свою машину и шестнадцать сундуков с вещами: одежда, ковры, фарфор, мои любимые книги Киплинга и Ивлина Во, альбомы с фотографиями, клюшки для гольфа и мой ХМВ, you know, портативный граммофон, со всеми дисками — оркестр Пола Уайтмена, Бинг Кросби, Луис Армстронг… И конечно же, я имела кучу рекомендательных писем. Это одна из самых важных вещей, которым научил меня отец, когда я была еще just a girl, совсем девчонкой, — помимо умения ездить на лошади и играть в бридж, of course[47]. «Никогда не отправляйся в путешествие без рекомендательных писем», — говорил он. Poor daddy, он умер несколько лет назад от heart attack — как это сказать? — спросила Розалинда, приложив руку к левой стороне груди.

— От сердечного приступа?

— That’s it, от сердечного приступа. Так вот, благодаря этим письмам у меня сразу же появилось множество знакомых среди англичан: бывшие служащие из колоний, армейские офицеры, члены дипломатического корпуса, ну и так далее. Довольно скучные люди в своем большинстве, to tell you the truth[48], но через них мне удалось завести другие, более интересные знакомства. Я сняла чудесный дом рядом с голландской дипломатической миссией, нашла служанку и прожила там несколько месяцев.

На дороге стали попадаться маленькие белые строения, говорившие, что Танжер уже близок. Увеличилось и количество людей, шедших по обочине шоссе: группы мусульманских женщин с тюками, дети в коротких джеллабах, мужчины в плащах с капюшоном и тюрбанах, ведшие ослов, груженных кувшинами с водой, и небольшие отары овец. Наконец мы въехали в город: Розалинда ловко вела машину, не сбавляя скорости на поворотах и продолжая описывать восхитительный дом, где она до недавнего времени жила в Танжере. Я между тем начала узнавать знакомые места, стараясь не вспоминать о человеке, с которым была здесь в те времена, которые считала счастливыми. Розалинда остановила машину на площади Франции, затормозив так, что десятки прохожих удивленно обернулись на нас. Не обращая на них никакого внимания, она сняла с головы платок и подкрасила губы, глядя в зеркало заднего вида.

— Я с огромным удовольствием выпила бы morning cocktail в баре «Эль-Минзах». Но сначала нужно решить одно небольшое дело. Не хочешь пойти со мной?

— Куда?

— В «Банк Лондона и Южной Америки». Мне нужно узнать, прислал ли наконец деньги мой гадкий муж.

Я тоже сняла платок, спрашивая себя, когда англичанка перестанет меня удивлять, опровергая все мои догадки. Она не только оказалась любящей матерью, тогда как я считала ее сумасбродной и легкомысленной дамочкой. Не только просила меня выручить ее с вечерним платьем, хотя мое воображение рисовало ее обладательницей роскошного гардероба, сшитого известными европейскими портнихами. И ее любовником, вместо ветреного донжуана-иностранца, был высокопоставленный военный, годившийся ей в отцы. Но и это, как выяснилось, еще не все. Оказывается, у нее имелся еще и муж — далекий, но живой, — не слишком охотно выплачивавший ей содержание.

— К сожалению, я не могу составить тебе компанию, у меня тоже есть некоторые дела, — сказала я Розалинде в ответ на ее предложение. — Но если ты не против, мы встретимся позже.

— All right[49]. — Она посмотрела на часы. — Тогда в час?

Я согласилась. Еще не было одиннадцати, и в моем распоряжении оставалось достаточно времени, чтобы попытаться решить мою проблему. Трудно было сказать, улыбнется ли мне удача, но по крайней мере я знала, что время у меня есть.

23

Бар гостиницы «Эль-Минзах» был точно таким, как и год назад. Оживленные компании изысканно одетых мужчин и женщин сидели за столиками и у барной стойки, потягивали виски, херес и коктейли и без умолку говорили, с невероятной легкостью переходя с одного языка на другой. Пианист, игравший в центре зала, создавал своей музыкой приятную атмосферу. Никто никуда не спешил, и все вокруг напоминало лето тридцать шестого года — с той единственной разницей, что за барной стойкой меня ждал не мужчина, разговаривавший с барменом по-испански, а англичанка, болтавшая с ним по-английски, с бокалом в руке.

— Сира, dear! — позвала Розалинда, едва заметив мое присутствие. — Выпьешь pink gin? — спросила она, подняв свой коктейль.

В тот момент мне было все равно — розовый джин или глоток скипидара, поэтому я согласилась, изобразив улыбку.

— Ты знакома с Дином? Это мой старый приятель. Дин, познакомься, это Сира Кирога, my dressmaker, моя портниха.

Я взглянула на бармена и узнала его худощавую фигуру и зеленовато-желтое лицо с темными загадочными глазами. Я вспомнила, как в те времена, когда мы бывали здесь с Рамиро, бармен все время разговаривал то с одним, то с другим клиентом, словно за информацией или желая просто поболтать все обращались именно к нему. Я заметила, как он окинул меня взглядом и, несомненно, узнал, отметил произошедшие во мне изменения и связал меня с бесследно исчезнувшим Рамиро. Бармен заговорил первым:

— По-моему, вы уже бывали здесь раньше, не так ли?

— Да, некоторое время назад, — сказала я.

— Да-да, именно так. Сколько всего произошло с тех пор, правда? Сейчас тут намного больше испанцев, чем когда вы бывали у нас.

Да, произошло действительно многое. В Танжере появились тысячи испанцев, бежавших от гражданской войны, а наши пути с Рамиро навсегда разошлись. Я жила другой жизнью, в чужой стране, и сама стала другой; все изменилось настолько, что я предпочитала об этом не думать, поэтому притворилась, будто ищу что-то в сумочке, и ничего не ответила. Розалинда и бармен продолжили разговор на смеси английского и испанского, пытаясь время от времени вовлечь и меня в обсуждение различных сплетен, однако я не проявляла к ним ни малейшего интереса, поскольку голова была занята совершенно другим. Из бара выходили одни клиенты, входили другие — элегантные мужчины и женщины, с беззаботным и праздным видом. Розалинда многих приветствовала грациозным жестом или парой вежливых слов, стараясь не вступать в разговоры. В течение некоторого времени ей это удавалось — до тех пор пока не появились две ее знакомые, которым простого «привет, дорогая, как я рада тебя видеть» оказалось недостаточно. Это были две роскошные, стройные, светловолосые иностранки — из тех, чьи движения и позы я училась копировать перед потрескавшимся зеркалом в комнате Канделарии. Они обменялись поцелуями с Розалиндой, чмокнув воздух у напудренных щек, и уселись между нами за барную стойку безо всякого приглашения. Бармен приготовил для них аперитивы, и блондинки достали свои портсигары, мундштуки из слоновой кости и серебряные зажигалки. После этого они оживленно заговорили, словно вытряхивая из себя накопившиеся сплетни: