– К какому бою?! – разъярённо зашипела на него, ее аж подбросило от этого самоуверенного тона и пристального взгляда. Да, она выглядела хреново. Да, и что с того? Нечего ей напоминать об этом. – И какая такая охрана?

– Тебе на что, первым, отвечать? Про охрану или про бой? – он надменно вздернул бровь и насмешливо на нее взглянул.

Костя хочет проверить, как работает ее новое сердце? Не разорвет ли его от злости и бешенства?

– Костя, какого черта тут происходит?! Можешь мне не рассказывать про два месяца и так далее! Меня интересует, кто дал тебе право принимать за меня решения касательно моей жизни?! И…

– Или, скорей, твоей вероятной смерти?! – он тоже не собирался себя сдерживать, рявкнул так, что будь у нее силы, она бы подпрыгнула от этого рыка. – Ты что, какая-то долбанная суицидка?! Ты хотела умереть?! Мне надо было остаться сидеть в стороне и ждать чуда?! Ты умирала, твою мать, умирала, понимаешь?! – Костя не сдержался, подорвался со стула и навис над ней, она видела своими глазами, как его колотит, как жилка бьется на шее, как он яростно дышит, пытаясь себя сдержать. – Ты хотела, чтобы я сдался?! Чтобы твой сын рос без матери?! Тогда ты выбрала ему в отцы не того человека, милая, я готов, собственными руками убивать ради тебя и него, я все сделаю, лишь бы вы были живы и здоровы!

– Это должно было быть мое решение! Мое! Это мое тело и моя жизнь! Мне решать, соглашаться на пересадку или нет!

Марина не считала, что это правильно: вестись на его провокации, и тоже срываться на крики и упреки, бросать обвинения. Но страх затуманил мозги, а они и так соображали не на «отлично».

На два с чем-то месяца она полностью утратила контроль над своей жизнью. Полностью! Она буквально не могла ничего решать, и это пугало ее до такой степени, что…

Всегда принимала решения сама. Взвешивала все «за» и «против», и только хорошенько все обдумав, действовала.

А Костя, он поддался эмоциям. И сейчас они его захлестывали.

– Мне решать, выходить замуж или нет! Не тебе было это все решать!

– А кому?! – он взорвался, она четко это видела, ее слова его задели. – Саве?! Артему?! Отцу твоему или, может, матери?! Кому было принимать решение?! Они все боялись идти против твоих желаний, и ты пользовалась этим, знала, что никто из них так с тобой не поступит. Но я не они, Марина! Я за это время прошел через такой ад, но готов повторить, если буду знать, что в конечном итоге ты будешь жить!

– Не надо мне рассказывать через какой ад ты прошел. Ты думаешь, я от хорошей жизни тут оказалась?

– Выключи нах*ен свое деловое мышление, я тебе не враг! И рассказывать мне не надо, кто ты и что ты! Это Я эти месяцы занимался твоей компанией, тащил твои контракты, чтобы ты, когда очнешься, не впала в истерику от того, что лишилась дела всей жизни! «Не от хорошей жизни», говоришь?

– А ты считаешь по-другому? Что ты знаешь обо мне и о том, кто я? Если ты думаешь, что я смогла начать тебе доверять, то после всего, что ты натворил, так не останется, – ты ошибаешься! Ты чертов эгоист и самоуверенный ублюдок! Я не давала тебе права решать за меня и вмешиваться в мою жизнь! Не давала! Так что, заткнись и проваливай отсюда! Я не буду выслушивать весь этот бред!

– О нет, дорогая, ты будешь слушать! Потому что теперь мы с тобой семья, ячейка общества! – саркастично заметил Костя, пожирая ее глазами. – Это я эгоист??? Я работал, как проклятый, наращивал влияние, связи! Лез во все дела конторы. Я! Ты жила все эти годы на адреналине, кайфовала, находясь на грани, в прямом смысле этого слова. Я знаю, как ты работала, сам побывал в твоей шкуре и честно тебе скажу, ты чертова адреналиновая наркоманка! Ты проворачивала такие сделки, такие бабки выводила со счетов… Но ты заигралась, Марина. И если бы не та авария, то рано или поздно тебя просто захотели бы убрать, и никакой Сава, Зима тебе не помогли бы. Ты дразнила таких людей, что мне до сих пор не верится, как они тебя не убили.

– Ты меня осуждаешь? А кто дал тебе право меня судить? Ты кто? Господь Бог? – желчно заметила, а саму ее потряхивало. Он ее всю наизнанку вывернул, все узнал, все понял. Никто. Никто во всем мире, даже Сава не понимали ее, не замечал в ней этого дерьма, а он вот разглядел и теперь тыкал в него носом, как котенка нашкодившего.

– Твой сын дал мне такое право! Ясно?! Твой сын! Или тебе на него плевать?!

– Не смей так говорить! – она сорвалась на крик, пусть горло драло и горело, пусть вышел придушенный хрип вместо крика, но он и так все понял и услышал.

– А как мне тебя понимать? Ты думаешь, я эти два месяца жизнью наслаждался, семьей? Наш сын чуть не сошел с ума от горя! Он думал, что ты его перестала любить! Он сходил с ума, Марина, и

я не мог ему пообещать, что ты придешь в себя. Ты для него самое главное в жизни! Без тебя он не будет таким, каким должен быть. Ты делаешь его настоящим! Разве этого мало? Ты не знаешь, какого это видеть боль своего ребенка и не иметь возможности ее убрать. Видеть его страх и понимать, что ты боишься того же, и никто не может дать гарантий, что этот страх напрасный. Ты не знаешь, через что мы оба прошли, пока тебя не было рядом…

– О, я как раз знаю! Или напомнить, где и с кем ты последние годы провел? Я делала все, чтобы у моего ребенка было все…

– Хватит оправдывать себя этой чушью! – рявкнул он снова. – Ты давно могла меня найти! Ты уже достаточно заработала, даже твоим внукам хватит! Прекращай искать для себя оправдания, просто признайся, что ты чертова эгоистка, и ты боялась умереть, боялась потерять контроль, боялась жить!

– А ты, значит, мой спаситель?! – язвительно прокомментировала его запальную речь, – Ты пришел весь такой правильный и хороший, читаешь мне мораль о том, какая я плохая и нехорошая? А ты у нас святой, так?

– Нет, не так!

– А как тогда, объясни, будь любезен?! – она смерила его презрительным взглядом, и отвернулась, стараясь