Себе уже призналась, что он был прав во многом. Она никогда не говорила, что она святая. И да, все, что он говорил, по большей части было на самом деле правдой. Но это, отнюдь, не значит, что она в один миг изменится, сменит деловой костюм на домашний халат и позволит ему командовать и управлять ее жизнью.

– Ты можешь мне не верить, не доверять. Можешь на меня злиться, ненавидеть. Но одно тебе придётся принять и запомнить: я никогда не дам тебе развод! А значит, буду влиять на твою жизнь. Буду находиться рядом и следить, чтобы твоя маниакальная жажда власти и влияния не стала вновь мешать твоему здоровью. Я буду рядом, как бы ты не хотела меня прогнать.

– Решил стать мне папочкой?

– Я решил стать твоим мужем! – веско исправил ее.

– Если ждешь от меня бурной радости, то зря. И я получу развод, и мне абсолютно плевать, что ты думаешь по этому поводу.

– А Илье ты то же самое скажешь, что тебе плевать?

– Это низко, давить на меня ребенком! – яростно прошипела и схватила первое, что лежало на тумбочке возле кровати,– оказался пульт от телевизора,– и швырнула в него. – Не смей давить на меня, моим ребёнком!

– Он и мой ребенок тоже! И ему явно будет лучше и легче узнать, что его папа и мама не собираются разводиться и ругаться друг с другом. И уж точно ему не стоит знать, что ты была готова умереть, лишь бы всем показать, кто тут главный «мужик»!

– Не надо говорить за меня и решать за меня! Ты мне никто!

Эти слова его задели за живое, она прекрасно видела, как потемнели его глаза, как он застыл на секунду и как сильно сжал зубы, что было заметно, как желваки заходили злобно.

Костя спокойно подошёл к ней ближе, присел на край кровати, при этом невзначай коснулся своей рукой ее бедра, и хоть то было скрыто под пледом, но между ними точно воздух затрещал, как от статического электричества. И она вся вздрогнула, подобралась. На какой-то момент ей показалось, что он настолько в бешенстве, что просто возьмет и придушит ее, схватит за горло, сожмет и даст ей, наконец, умереть.

Но вместо этого он наклонился ниже, почти касаясь ее лица своим, задел жесткой щетиной ее скулы, провел носом по щеке, сократил расстояние между ними до минимума. У нее дыхание сбилось и перехватило от такой близости, и под ложечкой неприятно засосало от страха, хоть и понимала, что он последний, кто причинит ей вред. Но кроме страха было еще и дикое возбуждение. Такое, что между ног стало влажно и жарко, больно, и хотелось даже не секса с ним, а грубого траха, без соплей и сантиментов. Только он, его напряженный член у нее во влагалище и ее удовольствие.

А Костя сделал невозможное: он довел ее до оргазма словами.

Склонился к уху, сухими горячими губами прикусил мочку, влажным языком лизнул чувствительную ямочку, и ее всю начало трясти, она чуть в голос не застонала, чуть не попросила его залезть на нее и взять. Своим жарким дыханием обдал ее шею, Марину тряхнуло, мурашки побежали по коже, и пришлось руками вцепиться в простыни, чтобы удержать себя и не начать его раздевать. Откуда только силы взялись на то гребаное дикое желание?

Только Костя не собирался останавливаться:

– Я скучал по тебе!

Он спустился к ее шее и начал целовать, прикусывать губами, а потом зализывать языком место укуса.

– Я верил, что ты проснешься, но боялся, что ошибаюсь!

Ей было безумно приятно, так приятно, что становилось больно. И соски затвердели вмиг, стали болезненно чувствительными и требовали его ласки. Его губ, его рук. А он просто целовал ее шею и шептал.

– Ты мне снилась каждую ночь. И каждое утро я просыпался в поту, потому что в моих снах ты умирала, – шёпот стал зловещим, и его действия начали ее пугать. – И я буду делать все… все, что посчитаю нужным, чтобы ты была здорова и в безопасности!

Костя снова царапнул чувствительную кожу своей щетиной, вернулся к ее ушку, сладко прикусил мочку, дразня прикосновением зубов, и прошептал то, что привело ее в дикий ужас и восторг одновременно:

– Потому что я люблю тебя, больше жизни!

ГЛАВА 17

Это чертово кольцо отвлекало. Не давало ей покоя. Она его постоянно рассматривала, бесконечно крутила на пальце, когда думала о чем-то. Это уже стало привычкой. Глупой. Неприемлемой. Но, привычкой.

Все оказалось слишком сложно для ее понимания.

Даже невозможно.

Бывало и не раз, что жизнь так круто поворачивала, что приходилось сжимать зубы и держаться из всех сил, что есть. А тут? Как реагировать? Спустить все на тормозах? Забыть о его словах? Об этих взглядах? Касаниях? И подать на развод, а потом будь что будет?

Если быть откровенной с собой, Марина была жутко зла. Ее начинало распирать от эмоций, от этой гребаной ситуации.

Но она пыталась думать логически и рассуждать. Не чтобы оправдать самоуверенность Кости, а чтобы успокоиться самой.

А если бы на ее месте был кто-то другой? Таня? Или сам Костя? Что бы сделала она, если бы ей дали возможность решать: жить и рисковать, или умереть, но сохранить чью-то гордость?

Для нее ответ был очевиден, как и для других. Она бы спасала. Все бы сделала, чтобы сохранить жизнь человеку ее семьи.

Но, тогда, логичным было бы, и сейчас успокоиться, не разводить тут бразильские страсти, а отнестись с пониманием к Костиному поступку.

Ага, сейчас. Вот просто сказать «успокойся, живи, и радуйся, что можешь». Нифига не получалось. Совсем. Ее все бесило, раздражало и приводило в бешенство. В груди не сердце новое билось, а рой пчел гудел, и жалил ее изнутри. Она все время ощущала эти болезненные, ядовитые укусы. Терпела их, пыталась не замечать, но они не давали ей расслабиться.

Отпускало только, когда видела Илью.

Она два дня уже была в норме, скоро выписать должны. Лежать на койке жутко надоело, ей, конечно, разрешали ходить самой в туалет (уже радость для собственной гордости), и даже по палате передвигаться, но не более. Ну и слабость еще была дикая, правда ее старалась не демонстрировать никому. Получалось так себе, но уж как выходило.

Мариша была рада видеть всех.

Вся семья периодически наведывалась. У них будто расписание какое-то было, одна остаться не могла. На