Сердце Ангелины заколотилось так, что дыхание перехватило.Выходит, Никита и был тот русский, что так крепко приложил Сен-Венсена по носу,убегая из дома мадам Жизель. Да, никаких сомнений, значит, все-таки с Никитойпредавалась она любви, сердце ее не обмануло!

Счастье от этой мысли было таким опаляющим, что Ангелина,будто во сне, будто за чем-то нереальным, наблюдала, как Никита, злораднохмыкнув: «А, признал! Ну, так получи вдругорядь, горячо испеку, а за вкус неберусь!» – приложил Сен-Венсена кулаком в нос, отчего тот опрокинулся навзничь.Никита мощным рывком своротил с места пушечку – или что там за оружие было уфранцузов, а потом, оттолкнув их, опамятовавшихся да бросившихся на него, двумяруками враз, кинулся к Ангелине и потащил ее за собою на галерейку. Плохосбитые ступеньки прыгали под их ногами, как клавиши, но все же Ангелина сНикитою успели опередить своих преследователей и прежде их оказались на земле,после чего Никита засвистел, замахал руками – и из ворот мастерских выбежалинесколько темных фигур.

– Держи воров! – заблажил Никита не своим голосом, указываяна узенькую лесенку, где четко и черно, подобно силуэтам театра теней,вырисовывались в лунном свете фигуры разъяренных Сен-Венсена и Ламираля, еще неосознавших, очевидно, что из преследователей они превратились в преследуемых.Впрочем, французы тотчас спохватились, перескочили через перила и скрылись втемноте, сопровождаемые топотом множества ног, криками «Держи, лови, хватай!» иразбойничьим посвистом Никиты, который все-таки успел на миг припасть к губамАнгелины, шепнув в поцелуе:

– Иди домой! Жди! Приду!

Затем сорвал с дерева повод невесть откуда взявшегося здесьрыжего жеребца – Ангелина только ахнула, увидев знакомую проточину во лбу, –взлетел на него – и исчез, словно сам обратился в эту орущую, свистящую,звенящую топотом копыт, заливающуюся собачьим лаем, клекочущую птичьим клекотом,полную опасностей и страхов ночную тьму.

* * *

Ангелина еще постояла, крепко держась за дерево, с трудомусмиряя дыхание, и, по мере того как спокойнее, медленнее колотилось сердце,вразумительнее становились и мысли, так что полная невнятица происшедшегонесколько прояснилась, а разорванные ниточки – события последних дней –сплетались в ровненький клубочек.

Этот конь, вчера плясавший у измайловского крыльца, – коньНикиты. Так ведь, получается, именно Никита – разудалый жилец флигеля. Курьервоинский! Курьер-то он, может быть, и курьер, но вечера уж, наверное, не вигровых домах проводит. Значит, пьяные драки – только маска… и одеждамастерового – тоже маска, прикрытие… А что под ними? Ах, как хотелось бы веритьего поцелуям, его шепоту! Кончится война, скинет Никита маску – и останетсясердце, любящее Ангелину. И она любит его – можно ли в том сомневаться? Но досего еще должно пройти время. Не зря же Никита выслеживает французов.

Непросто, ох, как все непросто в доме мадам Жизель!

Чудовищно так думать, но не принадлежит ли она к числу техиностранцев, которые телом – в России, а душой преданы другому государству? Небыло секретом, что правительство Наполеона присылало в Россию шпионов под видомкупцов, которые должны были вербовать эмигрантов и поднимать на скрытную войнус приютившей их страной. Впрочем, еще вопрос, кто кого завербовал – мадамЖизель «трех баб» или они ее? Ангелине очень хотелось верить в последнее, ибоужасно же осознать, что мадам Жизель всегда была хладнокровной лгуньей. Нуладно, возможно, она такова и есть, если вспомнить застарелую ненависть к МарииКорф, но Фабьен, Фабьен, с его тихой нежностью, скрытной влюбленностью, с еголасковым шепотом, с этим мягким, бархатным взглядом черных очей… И он же спасдеда, а потом Ангелину с Меркурием…

И она замерла, глядя во тьму, которая в это мгновениепоказалась ярче луча солнечного. Все высветилось, все прояснилось вдруг!Почему, почему никто не задумался раньше: ведь поджог заброшенного дома свершенбыл в ознаменование нападения Наполеона на Россию! И Фабьен оказался в том садуне случайно: он был пособником поджигателя, а выказал себя, чтобы завоеватьдоверие князя Измайлова. Но это значит… что? Значит, что Фабьен заранее зналкнязя? Искал случая завоевать его расположение – а случай более благоприятныйедва ли мог представиться! Но к чему все это? Откуда такая забота о семействеИзмайловых? Да, верно, маркиза д’Антраге сказала, что рекомендовала мадамЖизель Измайловым. И Фабьен…

Ну хорошо, а маркизе-то какая польза в сей протекции?

Укрепить положение в городе своей кузины?

Кузины?..

Ангелина вспомнила столь схожие черные, прекрасные глаза,вспомнила голоса: звонкий, выразительный – мадам Жизель и чуть глуховатый –маркизы. Глуховатый? Ну да, его приглушает неизменная вуаль, скрывающая шрам. Аесли… а если представить, что шрама никакого и нет? Тогда – что? Если снятьвуаль – не окажется ли, что под нею откроется лицо все той же графини де Лоран,мадам Жизель, которая явилась к Измайловым под именем подруги их дочери, чтобырекомендовать саму себя наилучшим образом? Легковерные же Измайловы приняли заистину объявленную им ложь!

Как это вчера сказала мадам Жизель?.. «Ну, Анжель, ты ещеглупее, чем кажешься!» И правда! Глупа как пробка! И все они оказались глупыкак пробки, поверив басням мадам д’Антраге, мадам Жизель, графини де Лоран…нет, едва ли – у нее наверняка другое, совсем другое имя, но выяснить еговозможно, только заглянув во тьму давно минувших лет, обильно политых кровью, –во времена французской революции, когда перед каждым человеком было только двапути: или служить тирании, или ненавидеть ее. Мать Ангелины пыталась спастикоролевскую семью – не на сем ли пути столкнулась она с мадам Жизель… или какее там? Перешла ей дорожку, вызвала ее ненависть – а ведь женская злоба далекопревосходит мужскую! А может… Нет, ответ знают только Мария Корф и «графиня деЛоран». Или Фабьен.

Фабьен! Он, конечно, замешан во все дела своей матери. Подоброй ли воле – бог весть. Но ведь мадам Жизель невозможно противиться. Надодумать, и возле опрокинувшейся кареты он не просто так очутился… да и каретаведь не просто так опрокинулась. Мог ли Усатыч сломанную чеку проглядеть?Фабьен и его сообщник (кто-то ведь сказал тогда: «Le cocher est mort!» [72] – апотом исчез!) охотились за Меркурием, и прикончить его помешала толькоАнгелина: на нее Фабьен руку не смог поднять.