Женщины в семье Ангелины никогда не были особенно близкимежду собой, так уж повелось, а потому Ангелина о жизни своей матери во Франциизнала еще меньше, чем княгиня Елизавета – о своей дочери, и знание этосводилось к следующему: баронесса Мария, обычная женщина, пусть и редкостнаякрасавица, не отличающаяся особым умом, не испытывающая тяги ни к добру, ни козлу, никакая не героиня трагедии по призванию духовному, все же оказаласьвовлечена судьбою в потрясающую драму, изменившую жизнь целого государства:французскую революцию. Уж, наверное, сталкивалась она со множеством людей,появились, надо думать, у нее и враги – но что же произошло между нею играфиней де Лоран, если эта дама стала люто ненавидеть Марию, в то время каккузина графини, маркиза д’Антраге, оставалась к ней весьма расположена и дажепринимала горячее участие в ее дочери? А впрочем… что, если участие маркизы иее разглагольствования о дружбе с Марией Корф – всего лишь притворство? Что,если она только заманивала Ангелину в дом своей кузины, ловко, сладкими речамиусыпив опасения князя и княгини? Такой оборот представлялся сейчас Ангелиневполне вероятным. О, после кошмарной мучительной ночи она и не в такое былаготова поверить, столь круто изменилось со вчерашнего дня мирное течение ее жизни!Ворочаясь с боку на бок, комкая постель, беспрестанно переворачивая подушку,чтобы охладить пылающую, измученную голову, Ангелина искала ответа у бессонныхзвезд, глядевших в ее окно, поочередно сменяя одна другую, и смежила усталыеглаза, лишь когда потускнели, поблекли перед рассветом и звездные очи. Сон еебыл краток и тяжел, не дал никакого исцеления ни сердцу, ни уму – а лишь толькоусугубил маету Ангелины той мрачной картиною, какая ей привиделась.

Снилось ей, будто идет она по саду в Любавине, на волжскомберегу, и обламывает с яблонь ветки, покрытые паутиною. Но чем большеобламывает, тем больше их становится; и вот уже все яблони в паутине, и оназатянула все лицо и руки Ангелины, так что она шевельнуться не может, а можеттолько видеть, что и вместо распущенных волос на ее плечи спускаются длинныенити паутины…

Одним рывком вырвалась Ангелина из тенет – а разом и из снасвоего, – и пребольно при этом ударившись коленями, ибо в том рывке слетела скровати на пол.

Полуденное солнце засматривало в окошко, так что ничегоудивительного в пришествии кошмара не было: виданное ли дело – столько спать!Сон был столь страшен, что Ангелина даже не стала его разгадывать, всецелоотнеся к событиям минувшего дня. Потом кликнула девушку, велела подать умытьсяи заварить кофею, чтобы прогнать остатки сна, после чего уселась под окошко,невидящими глазами глядя на пышный сад с затейливо построенными флигелями (ихкнязь иногда сдавал внаем; скажем, совсем недавно дед переселил туда двухпреподавателей Московского университета, профессоров: математика Перелогова исловесника Черепанова, которые, вскоре по приезде из Москвы, вконец обнищали,жили из милости у сердобольных нижегородских учителей и даже сами носили себеводу с Волги в ведрах на палке – по вечерам, под покровом темноты. КнязьИзмайлов, прознав сие, принял на себя все заботы об ученых, и те уж которыйдень отъедались и отсыпались, Ангелина их только разок и видела, при первомзнакомстве; частенько квартировали в измайловских флигелях и мимоезжие военные:вот и сейчас какой-то гусар торопливо гнал золотисто-рыжего коня к барскомудому) и думая бесконечную, вчерашнюю думу: что же делать?

Вся беда случилась оттого, что Ангелина сболтнула о «трехбабах», говорящих про лодку-самолетку. И хоть не назовешь обыденным явлениемпереодевание сразу трех мужчин в женскую одежду, все-таки суть была в предметеих разговора, а никак ни в чем ином. Выходило по их, что лодка-самолетка – этои впрямь нечто вроде ковра-самолета. Ну и что? Каков с нее прок, даже если допустить,что сие – правда, а не болезненный бред? Ну, в цирке можно такое чудопоказывать вместе с женщиной без костей, глотателем шпаг и огня и человеком,без вреда для себя лежащим на остриях ножей… Что же, Франции с Россией из-зацирковых чудес соперничать? Наполеону бесноваться из-за изобретателя забавныхпроделок? Нет, все не так просто. Для чего-то же нужна эта лодка-самолетка,ведь нужна же! Если в нее садятся люди, как рассказывал Ламираль, стало быть,она может поднять и груз и перелететь с этим грузом, куда надобно… скажем,бочки с горючей смолою опрокинуть над позициями французов… нет, это слишком ужседая древность, времен Олеговых походов, – скорее какие-нибудь разрывныеснаряды… Ангелина сидела, расширенными глазами глядя в стену, и не знала, то лисмеяться над собой, над дурацкими измышлениями женского ума, то ли ужасатьсяэтим догадкам: да неужто возможно сие? Что ж, нынче не старая пора, а великиеумы не перевелись, науку, чай, двинули вперед… Нет, от всего этого свихнутьсянетрудно! Надобно как можно скорее посоветоваться со сведущим человеком.

Подхватилась, ринувшись к бабушкиным комнатам, да вовремявспомнила, что княгине Елизавете второй день неможется – она простывши лежит,не следует ее беспокоить, да и едва ли женщина может быть в сем делеподсказчицею. Лучше уж деда невзначай на разговор навести. Но, уже схватившисьза ручку двери его кабинета, Ангелина с досадою замедлилась: до нее донессяазартный голос князя:

– Помню, больше всех понравился мне жеребец у Загряжского:бурый, большого роста, широкий, ноги плотные, а шея лебединая… Хвост и гриважиденькие, но зато мягки, как шелк, – признак породы. Конечно, дорого: меньшечем за восемьсот рублей не отдавали, да еще пришлось давать на повод, однакоделать было нечего: купил. Дай только бог, думаю, угодить княгине – нообошлось, хвала господу! – Князь засмеялся.

– Теперь мода на рыжих лошадей с проточинами [67]. Каковы быони качеством ни были, цена им вдвое, – перебил молодой голос, показавшийсяАнгелине знакомым. Ну, дело ясное: у деда гость, верно, какой-то нижегородскийлошадник, значит, со своими расспросами сейчас лучше не соваться.

– Рыжие?! – презрительно воскликнул дед. – Да ведь известно:чем темнее масть лошади, тем она крепче и выносливее.

– А «вятки»? – запальчиво возразил гость. – Вятские лошадидаже и рыжей масти завоевали славу незаменимых для ямской гоньбы. Тройки«вяток» без отдыха и подкормки шестьдесят верст несут кибитки по заснеженным исамым глухим дорогам, за сутки и полторы сотни верст проходят!

Ангелина не стала ждать продолжения спора: это надолго! Авпрочем, нет худа без добра: ну как объяснишь деду свой внезапный интерес квоздухоплаванию? И никому его не объяснишь. Вопрос о лодке-самолетке можнозадать только одному человеку – Меркурию.