Прижав руки к горлу, почти не дыша, Ангелина всматривалась влица зрителей, еще не знающих, что им предстоит увидеть, беззаботно болтающих исмеющихся, – и отчаяние леденило ей душу. Как на подбор, здесь были собранысамые недостойные, никчемные из нижегородского общества. Все сплошь илинедоброжелатели ее деда, или просто люди злобные, завистливые, известные своимзлоречием. От них не жди пощады! Чужая беда для них – награда!.. А когдаАнгелина разглядела в этой компании Нанси Филиппову, все ее существо невольноисторгло сдавленное, хриплое рыдание. Нанси терпеть ее не может, Нанси жизньпосвятит, чтобы ее пуще опозорить! Нанси загубит ее навеки!

Ангелина повела безумными глазами, силясь отыскать хотьнамек на спасение, и содрогнулась, встретив усмешку мадам Жизель. Так могла быулыбаться змея за мгновение до того, как вонзить смертоносное жало в тело своейжертвы. И Ангелина поняла, что графиня по ее лицу, как по раскрытой книге,прочла все ее надежды, и ужас, и отчаяние, и понимание полной безнадежности…Ангелина все смотрела, смотрела в эти черные глаза, торжествующие, горящие –глаза победительницы!

– Застегните штаны, господа! – опустив край гобелена,скомандовала мадам Жизель с грубой прямотою армейского капрала. – Представлениеотменяется. Девочка все поняла, не так ли?

Ангелина тупо моргнула, не зная, что сказать, но Фабьенстиснул ее руку, и, повинуясь этому безмолвному приказу, она кивнула:

– Да… да, поняла! Вы отпустите меня? Я могу уйти?

– Не прежде чем дашь слово молчать! – произнесла мадамЖизель, и вконец ошеломленная Ангелина всхлипнула в ответ:

– Нет, нет, я никому не скажу… Как я могу… это же позор,позор!

– Не реви! – прикрикнула мадам Жизель. – Ты должна дать мнеклятву, что не обмолвишься ни словом не только о них, – она мотнула головой всторону мужчин, – но и о тех «трех бабах», а главное… – она многозначительнопомедлила, – о маркизе д’Антраге!

– Значит, она и впрямь была здесь?! – не сдержалась Ангелина– и побагровела от уничтожающего презрения, прозвучавшего в голосе мадамЖизель:

– О господи, Анжель, да ты еще глупее, чем я предполагала! Ичто ты нашел в ней, Фабьен, что?! Впрочем… впрочем, ее мать тоже не отличаласьособым умом, однако же твой отец воистину потерял от нее голову, чем и погубилсебя!

В голосе графини зазвучали истерические нотки, и Моршанпредостерегающе взял ее за руку.

– Сударыня… умоляю вас, сейчас не время предаватьсявоспоминаниям! Вы хотите отпустить девчонку нетронутой? Но кто поручится, чтоона прямо сейчас, прямо отсюда не бросится к своему деду или к капитануДружинину, не расскажет им все, что слышала здесь?..

– Вы недооцениваете меня, друг мой! – Мадам Жизель надменновздернула голову. – Кто поручится, что она будет молчать? А взгляни-ка сюда,Анжель! – Она выхватила из шкатулки, стоявшей на бюро, пачку бумаг и сорвалаперевязывавшую их ленточку. – Взгляни! Взгляни!

Она тыкала бумагу в лицо Ангелине, и та не сразу смоглапонять, что перед нею – долговые расписки.

Мелькали знакомые имена – имена тех людей, которых Ангелинатолько что видела за стеклянной стеной. Чаще других повторялось имя НансиФилипповой – оно как будто било Ангелину по глазам. А суммы… О господи, да начто можно потратить такие деньги?! Неужто Нанси накупила себе столько нарядов?И неужели у ее скупого мужа не возникло ни единого подозрения: на какиесредства так роскошно одевается жена, если на булавки получает какие-токопейки?!

Впрочем, не это должно заботить сейчас Ангелину. Неслучайных зрителей собрала мадам Жизель за стеклянной стеной! Все они в ееруках, зажаты мертвой хваткой – и, чтобы не разгневать ту, которая к ним такщедра, пойдут на любую ложь без раздумий.

– Они у меня вот где! – подтверждая догадки Ангелины, мадамЖизель показала сжатый кулак. – Вот здесь – все их мысли, поступки, репутации,их послушание. И по одному моему слову они так вываляют тебя в грязи, что тывовек не отмоешься… и не только ты! Здесь, в России, будут навеки опозоренытвои дед с бабкою. В Лондоне – твои родители. Дипломатическая карьера твоегоотца рухнет, разобьется вдребезги. Велико искушение напомнить о себе Мариитаким именно образом… но нет, Моршан прав: еще не время!

Графиня рассмеялась хрипло, дребезжаще, но через несколькомгновений смех ее стал обычным – беззаботным и веселым. Она явно успокоилась инапутствовала Ангелину почти дружески:

– Иди, Анжель. Хорошенько отдохни после нашего веселья, ипусть наутро тебе покажется, будто стеклянная стена, и три бабы с узлами, имаркиза, и Леппих, и – ха-ха! – воришка, который тебя услаждал… – все толькосон. Сон, который нужно забыть поскорее! Иди же. Проводи ее до кареты, Фабьен!

Она почти вытолкала их из комнаты.

Фабьен пытался что-то сказать, объяснить – но словно утратилдар речи. Да и Ангелина ничего не понимала. Она перевела дух, лишь забравшись вкарету и крикнув кучеру Филе погонять.

Позор, страх, стыд, раскаяние, полное непониманиепроисходящего давили, гнули ее долу. Хотелось одного: забиться в угол, зарытьсяв подушки, остаться одной… уснуть! Уснуть, как велела мадам Жизель, – и забыть.Все и впрямь забыть!

Ангелина знала, что не посмеет ослушаться графини, что нислова никому не скажет. Слишком сильно было потрясено все ее существооткрытиями нынешнего дня. Все они были страшными, все стоили одно другого, носамым ужасным оказалось осознание того, что все беды, обрушившиеся на Ангелинусегодня, являлись следствием давней, но неизбывной ненависти, которую мадамЖизель питала к ее матери – баронессе Марии Корф!