И это еще малая толика была его проделок, которым Ангелина,надо признать, уделила весьма небольшое внимание: осматривалась и оглядывалась,силясь высмотреть Моршана, ибо не сомневалась, что он где-то здесь. И ругаласебя, что не воспользовалась мгновением – и не ускользнула раньше, а все ещесидит здесь, как пришитая…

И предчувствия ее не обманули: она увидела-таки Моршана!

Как раз Транже возвестил, что начинает смертельныйаттракцион, гвоздь программы: хождение по потолку – и нагнулся, прицепляя кногам железные крючья, похожие на длинные-предлинные когти.

В это время два высоких человека, доселе помогавшие ему – токанат натягивали, то подавали обручи, сабли, кубы, необходимые для егожонглерского мастерства, то в барабаны били, то выкликали следующий номер, –теперь взяли каждый по охапке готовых к зажжению факелов – при них же имелось ипо одному горящему – и двинулись по лестничкам наверх, под самый купол,очевидно, чтобы лучше осветить зрителям это самое предстоящее хождение попотолку. На них Ангелина доселе не обращала никакого внимания, а сейчас, бросивмимолетный взгляд, зажала ладошками рот, чтобы не закричать: прямо к ней шел…Ламираль! Переодетый под циркового служителя, в остроконечном колпаке,меняющем, конечно, его лицо, но отнюдь не до неузнаваемости. Да уж Ангелинавсякого из этой троицы где угодно узнала бы… но как не взбрело ей в голову наслужителей раньше посмотреть?! Этот – Ламираль; второй, ростом пониже, чтоподнимается сейчас по противоположной лестничке, – Сен-Венсен. А где же Моршан?На арене никого нет, кроме Транже… И тут же Ангелине показалось, будто она сходитс ума, ибо она узнала в нем Моршана, и сердце ее приостановилось. Ну да, ведьвсе представление она пялилась куда угодно, только не на арену, не на Транже.«Слона-то я и не приметил», – как сказал бы господин Крылов! Что же, весь вечердорога к Меркурию была вовсе свободна, а она, Ангелина, повинуясь собственнойглупости, держала себя на привязи?

И вот теперь… теперь-то ей не ускользнуть, теперь Ламиральее как пить дать увидит!

Она заерзала на доске, служившей сиденьем, готовая хоть подэту шаткую лавочку забраться, но не было, не было никакой возможности исчезнутьс глаз Ламираля! Мысленно взмолилась господу, чтобы на миг сделал ее невидимой,как вдруг… вдруг чьи-то руки схватили ее за плечи и так дернули, что Ангелинаедва не опрокинулась навзничь, а в следующее мгновение к губам ее прижалисьчьи-то горячие губы; и хоть Ангелина была ошеломлена почти до потери сознания,все-таки малой оставшейся толики его хватило, чтобы понять: Ламираль прошелмимо «целующейся парочки», не заметив и не узнав Ангелину, а развязный молодчик– кто бы он ни был! – спас если не жизнь ее, то уж репутацию – наверное. Вдругое время он, несомненно, заслужил бы хорошей пощечины, но сейчас Ангелина,одним рывком высвободившись из наглых рук, обернулась и в негодовании толькозакипела:

– Ты смеешь?.. – и осеклась, уставившись в узкие, вприщур,серо-стальные глаза, глядевшие на нее без улыбки, сурово, точно приказываячто-то… в незабываемые глаза, хоть видела она их в жизни всего только дважды,сначала на волжском берегу, а потом в закутках дома мадам Жизель… в глазаремесленника, с которым предавалась страсти, в глаза «водяного», с которымзанималась тем же самым, – глаза Никиты Аргамакова, ибо рядом с нею сидел некто иной, как он.

Опять он!

* * *

– Быстро! – шепнул Никита. Он стиснул ее руки до боли,словно знал, что вырывает Ангелину из остолбенения, даже из обморока. – Беги заним! Смотри, что будет делать! Только тихо! Только тихо, ради Христа!

И он так пихнул ее в бок, что Ангелина едва не слетела славки, однако удержалась и послушно ринулась вверх, в темноту, вслед заЛамиралем, который якобы шел наверх, чтобы освещать потолок, а сам куда-тосгинул.

Потрясение, испытанное при виде Никиты, было слишком велико,почти непереносимо, однако в его голосе звучала такая тревога, команда его былатакой властной, непререкаемой, неожиданно отрезвляющей, что изумление Ангелиныотступило, как бы притупилось до лучших времен, когда настанет время этому изумлениюпредаваться; а сейчас было не до него: сейчас надо было искать Ламираля.Поначалу представлялось, что он вышел на круговую галерейку, однако, казалось,Никита обладал властью не только направить тело Ангелины в погоню, но и придатьнужное направление ее мыслям, ибо Ангелина, углядев какую-то щель сбоку, асквозь нее – зыбкое свечение, тотчас догадалась, что там – свет факела. Оназамедлила бег, затаила стук сердца и не вломилась, а неслышно проскользнула надеревянный щелястый настил, заменяющий крышу. И сразу увидела своих знакомцев:Ламираль подсвечивал факелом Сен-Венсену, который стоял на коленях возлекакого-то сооружения, напоминавшего небольшую пушечку, чей ствол был направленвниз, прямиком на крышу мастерских, и, хоть пушечка была мала, вид имела самыйзловещий. Намерения французов не оставляли никаких сомнений! Ангелиназамешкалась: то ли броситься с криком на разбойников, то ли воротиться кНиките, как вдруг в очередной раз остолбенела на миг, услышав его истошныйвопль, исполненный возмущения, вернее, какой-то детской обиды:

– Надули! Надули, басурманы! Так он же крючьями за крючьяцепляется – вы только поглядите! А врал: ходить, мол, буду по потолку. Голыми,мол, ногами! Этак-то и я могу по потолку ходить! На крючках-то!

– И я! И я могу! – подхватил чей-то бас, а к немуприсоединился уже целый хор возмущенных воплей:

– Надул, французишка проклятый! Надул, как пить дать! Аденьги плачены!

– Держи его! Пускай деньги ворочает! – перекрыл все голосановый крик Никиты, а вслед за тем в балагане поднялась такая буча, что Ламиральи Сен-Венсен замерли возле своего оружия, не зная, то ли кидаться на выручкуМоршана-Транже (а в том, что ему требуется немалая подмога, можно было несомневаться!), то ли самим бежать, то ли продолжать свое таинственное дело.

Впрочем, они недолго пребывали в задумчивости: за забороммастерских замелькали огоньки, послышался топот, оклики. Ангелине показалось,что она узнала голоса Меркурия и Дружинина. Там проснулись, там подняласьтревога, и любое враждебное действие не осталось бы незамеченным! Надо думать,затем и учинил Никита такой шум в балагане. Вдобавок запели, заходили ходуномщелястые доски, и рядом с Ангелиной откуда ни возьмись появилась высокая фигурамастерового с растрепанными светлыми волосами. Одним прыжком («Точно в воду!» –подумалось Ангелине) он бросился на пушку и стоявших рядом французов, растолкалих, выхватив при этом факел у Ламираля, – так что осветилось дерзкое,худощавое, светлоглазое лицо «мастерового». И тут раздался яростный крикСен-Венсена:

– C’est toi? Oh, mon nez! [71]